Когда Миранде было пять, шесть, семь лет, он помогал ей делать уроки; естественно, в школу она не ходила. Была на домашнем обучении. Они сидели за кухонным столом, на старых деревянных стульях.
– Шестью девять? – спрашивал он.
Она была такой умной! Почти никогда не ошибалась.
Они вместе завтракали, обедали и ужинали, и это было хорошо, потому что иначе он иногда забывал бы поесть. Она ласково его бранила, если он плохо ел. Доедай все, что лежит на тарелке, говорила она ему. Ее любимой едой были макароны с сыром.
Когда ей исполнилось восемь, он научил ее играть в шахматы. Она быстро училась и уже очень скоро стала выигрывать у него две из трех партий. Как серьезно она изучала доску, покусывая кончик длинной косички, которую научилась заплетать сама. Как Феликс радовался, – но втайне, – когда Миранда выигрывала у него, хотя притворялся расстроенным. Она смеялась. Она знала, что он притворяется. Если же он был расстроен по-настоящему, она всегда проявляла сочувствие. Какая чуткая, добрая девочка! Он старался, чтобы она не видела его ярость. Ярость, которую он копил против Тони и Сэла. Потому что Миранда могла испугаться. Когда он следил за их передвижениями в Интернете, бормоча вслух проклятия, ее никогда не было в комнате.
Днем она часто ходила гулять, играла в полях или в лесу за домом. Феликс видел, как облако бабочек взмывало над лугом: наверное, это она их вспугнула. Когда в лесу поднимали шум сойки или вороны, он понимал, что Миранда гуляет там. При ее приближении белки стрекотали, прыгая с ветки на ветку, куропатки вспархивали из высокой травы. В вечерних сумерках светлячки освещали ей путь, совы приветствовали ее приглушенным уханьем.
Зимой, когда подъездную дорожку скрывал снег и ветер выл среди голых деревьев, она все равно убегала на улицу с утра пораньше. Одевалась легко, не по погоде, и не слушала, что Феликс ворчал о перчатках и шапке, но ни разу не простудилась. На самом деле она вообще никогда не болела, в отличие от него самого. Когда он болел, она ходила на цыпочках вокруг него, полная беспокойства; ему же не нужно было беспокоиться за нее. С ней не могло случиться ничего плохого. Все плохое уже случилось.
Она никогда не спрашивала у него, почему они живут только вдвоем, в этой хижине, вдали от людей. Он ничего ей не рассказывал. Для нее это стало бы потрясением: узнать, что ее не существует. Не существует в обычном смысле.