Я
не понимаю, зачем он мне всё это говорит, и, если честно, не
понимаю того, что всё-таки нужно делать с тетрадкой.
Искать свой подход?
Как искать? Что делать? И главное — для
чего?
Зато по его лицу я догадываюсь, что после
этого ничего уже не будет прежним, будто отдав эту вещь мне, отец
нарушил какой-то договор.
Тут дверь снова хлопает, проворачивается ключ
в замке, и по коридору слышатся уже другие шаги. Лёгкие и
торопливые.
В
комнату влетает мама — вернулась со смены.
—
Мирон! — Она кидается отцу на шею.
Я
медленно ложусь на кровать, надеясь, что она не заметит того, что я
вообще вставал. Она редко бывала счастливой, и не хотелось портить
ей радость встречи с отцом.
Но
она всё равно замечает всё, что не нужно.
Её
радость угасает, и мама вновь становится недовольной.
—
Ты опять вставал, Кири? А если ты упадёшь и ударишься? Ну сколько
раз тебе говорить: ты слишком слаб!
Отец уводит её из комнаты, и я слышу его
приглушённые слова:
—
Не называй его слабым, Оля. Никогда не называй. Ты не
представляешь, насколько силён наш сын. Он сильнее нас
обоих.
—
Да знаю я, знаю! — нервно шепчет она. — Потому и боюсь. Мне так
страшно его потерять... ведь если ты однажды не вернёшься, то он
отправится тебя искать. Я знаю, Мирон. Я знаю это...
Их
голоса стихают.
Я
опять накрываюсь одеялом, прижимаю к груди тетрадь со стальными
зажимами и закрываю глаза. Шум ливня за окном снова становится
монотонным.
Холод охватывает тело.
Вообще-то, должно быть жарко, но меня всё
сильнее морозит. Кожа леденеет, мышцы будто каменеют. В попытке
согреться тело начинает дрожать. Зубы стучат, и я залезаю под
одеяло с головой, но ничего не помогает. Меня трясёт.
Я
скрючиваюсь в позу эмбриона, жмурюсь до боли, обхватываю себя
руками и шепчу:
—
Ты нашёл лекарство от имсо... ты ведь нашёл его, папа... но почему
ты никогда мне об этом не говорил?..
***
—
Кирилл, ты как? Может, лампы ближе подвинуть? — прошептали рядом
тревожным девичьим голосом.
Я
не сразу сообразил, что нахожусь в конюшне, лежу на боку, на тюках
соломы, а под одеялом меня обнимает Мидори.
—
Ну вот... теперь уже лучше, — опять зашептала она. — Ты так сильно
дрожал, что мне пришлось тебя греть.
Мне, правда, стало теплее. Каменные мышцы
начали расслабляться, а озноб постепенно оставлял тело.
Открыв глаза, я увидел перед собой лицо
Мидори. Она одновременно улыбалась и тревожилась.