Включив во всех комнатах яркий свет, Лена, танцуя, кружилась по квартире, одновременно переодеваясь и готовясь к свиданию. Все страхи ее улетучились, более того – на место холодных рассуждений о своей дальнейшей жизни явилось резко обостренное желание увидеть Илью Николаевича и предстать, наконец, перед ним в своем новом обличье…
Она остановилась перед зеркалом и придирчиво оглядела себя, слегка подрагивающую от легкого волнения и озноба. На ней были трусики и кружевной лифчик, и все это белого цвета.
Она на цыпочках, словно мама стояла где-то поблизости, подошла к ее шкафу и, открыв сразу несколько ящиков, принялась ворошить сложенное аккуратно белье… Уж кто-кто, а мама всегда весьма много внимания и, соответственно, денег уделяла своему нижнему белью. Лена знала, что одна только нижняя юбка, которую она привезла совсем недавно из Москвы к своему новому прозрачному вечернему платью, стоила по меньшей мере столько, сколько получает за месяц Тарасов. Это было произведение искусства – тончайший батист с прозрачными, как снежные узоры на стекле, кружевами.
Но сейчас ее волновала не юбка, а черное французское бюстье, подчеркивающее и приподнимающее грудь и, в то же время, почти не скрывавшее ее. И такого же цвета непристойно-невинные трусики, облегающие впалый живот, но совершенно не прикрывающие бедра.
Увидев ее в таком виде, Илья Николаевич, пожалуй, воспримет ее уже в новом для себя качестве и, быть может, оценит совсем пд-новому ее красоту и сексуальность.
Лена, краснея, поймала себя на том, что она уже хочет этого свидания, что мысль о встрече с мужчиной, много старше себя, приводит ее в трепет и вызывает желание. Но все равно это желание пока еще смутное и ассоциируется у нее пока еще с болью и сильными душевными переживаниями. Когда же, когда же, наконец, она превратится в настоящую женщину, способную, не обращая внимание на боль, получить от соединения с мужчиной настоящее блаженство, о котором она так много прочитала, увидела в кино и, главное, услышала от своих подруг?
Она взглянула на часы и обмерла: в ее распоряжении оставалось всего лишь четверть часа! Грапелли издевательски взвизгнул одним из своих саксофонов, и, немного успокоившись, вдруг выдал совершенно изумительную, равнодушную в человеческим чувствам вообще, мелодию, расхристанную и расслабляющую сознание…