Утренний разговор с доченькой.
– Я вот проснулся, – делюсь. – Прослушал романс «Хоп, мусорок».
– А, ну так я его знаю. Я его с восьмого класса пою! Я его обэжешнику пела.
Обэжешник был мент.
– Да что ты говоришь?
– А ты думал, он тебя из-за Бродского вызывал?
У меня живет привидение по фамилии Чурочкина. Ему уже не в первый раз приходят почтовые извещения. Почта России практикует черную магию и вызывает чертей. Не знаю только, зачем она их прописывает ко мне. Очевидно, я Князь Тьмы. Чурочкина! Предстань. Тебе письмо.
Особенности национальной полиграфии
Давно заметил любопытную деталь.
Если положить на полку книжку, изданную у нас – именно положить – то прочитать название на корешке удастся лишь если книжка лежит лицевой стороной обложки вниз. Посмотрел на дореволюционную – то же самое.
Если так же положить заграничную, название на корешке окажется вверх ногами. Заграничные книжки, если хочешь читать корешок, кладутся лицевой стороной обожки кверху.
То есть началом и лицом. А наши – жопой и концом. Конец! – безотчетно трубит отечественная полиграфия. – Конец!
Человек, имеющий петарды, уподобляется Богу. У него есть молнии. А у других нет.
Два божества посетили мой двор. Шли ровно, праздник не чувствовался. Буднично отстрелялись, потому что было. Неторопливо пошли дальше. То же самое происходит с генетическим материалом, речепродукцией и отходами жизнедеятельности.
Курить я не бросил, но обещал хотя бы, что будет стыдно – слово свое держу, мне стыдно.
Выхожу из метро, на ступенях закуриваю и моментально арестовываюсь майором милиции. Он спрашивает документики; не получив оных, напоминает мне о свежем думском законе и предлагает пройтись.
Куда же подевалась моя похвальба? Моим мирным протестам далеко до киевских, ибо дорого яичко ко Христову дню. Что мне делать – стрелять? Бежать? Вспомнить о Страсбургском суде? Я могу ответить, куда эта похвальба подевалась: никуда. Она преобразилась в решительное намерение: хуй я тебе заплачу.
Майор повел меня через морозный садик в свое гестапо, жалуясь на ходу, что таких, как я, преступников ловит целый майор. При этом он показывал на погоны.
Мне явились трое. Первым был писатель Конецкий: «Спорить с милицией и патрулем может только салага». Другими были вымышленный Фокс и снова настоящий Горчев.