Егор потупился и долго искал первые слова.
– Мама, милая, я виноват перед тобой. Я начал строить новую жизнь, а тебя с собой не позвал. Я был уверен, что ты меня не поймёшь. Я сам себя не понимаю. Знаю, что прав, что поступаю единственно верно, но это моя правда, она может не стать твоею. Наверное, если бы я сам тебе всё как-то объяснил, не было бы так тяжело. Прости, мама. «Благая ложь во спасение» не получилась.
Мама долго, не отрываясь, смотрела на сына.
– Ты говоришь мудро, это знак для меня, что ты не безрассуден, – задумчиво произнесла она, – я положила жизнь на то, чтобы тебя вырастить и выучить. Не скрою, ты лишил меня ожидаемой радости. Выходит, я, как и ты, начинаю жизнь сначала, но сил моих прежних уже нет. Я теперь не помощница, а скорее обуза тебе. Так-то, сынок.
Гоша обнял мать. Они долго сидели, прижавшись друг к другу. Наконец, мама очнулась и, гладя Гошины вихры, тихо шепнула:
– Поступай, как знаешь, сын. Я с тобой.
Часть 4. Новые времена, кто Вы?
Говорят, новобранцев-матросов учат плавать одним простым способом: их просто «вываливают» в море и командуют: «Плыви!» Иногда море штормит, и ритуал посвящения приобретает пасторально-трагический оттенок.
Что-то подобное выпало на долю Гоши, когда он (заметьте, добровольно!) прыгнул с ухоженного круизного лайнера «Академик И. В. Курчатов» в маленькую грязную комнату для шлифовки литографских камней.
Художники – люди интересные, но разные. И есть среди них не только милые Ливаны и Дувиды, но и всякая талантливо-спесивая сволочь, которая не упустит случая показать своё «творческое» превосходство над братьями по труду. Ох, как зачесались однажды у Гоши руки на одного такого чистоплюя! Сдержался. И правильно сделал. «Начинай исправлять мир с себя», – припомнил тогда Гоша любимую бабушкину фразу. А Саша Ливанов, оказавшийся свидетелем стычки, подошёл к Егору со словами: «Запоминай: Вы можете меня унизить, убить, надругаться над моим телом, но вы не можете причинить мне зла». И отошёл, полагая, что мудрость невозможно объяснить иначе, как услышать сердцем. Гоша услышал.
В один из вечеров литографская гуляла. Праздновали приём в Союз художников шестерых выпускников Суриковки. Кто-то принёс гитару. Выпили, заговорили об искусстве, ещё выпили, гитара пошла по кругу, дошла до Гоши. Поднастроив пару струн, он запел. Шумная компания притихла на первых же аккордах. Высокий потолок студии отражал гармонические переливы мягкого и глубокого голоса. Песня закончилась. С минуту в студии царило немое оцепенение. Потом все разом захлопали, закричали, бросились к Егору: «Старик, спой ещё!»…