С тех пор любой намек на уличную разборку с его участием – а в их захолустном городке, будучи подростком, нельзя прожить, чтобы не вляпаться в уличные разборки меньше двух-трех раз за год, – превращал Виктора в чудовище. Почти один в один с тем, как добропорядочный доктор Джекил из повести Стивенсона оборачивался мистером Хайдом. Единственное, чем Виктор оправдывал себя за последствия, – он безошибочно угадывал, будет именно разборка или мирный пацанский разговор, пусть бы даже и на повышенных тонах. По тому, как холодело у него в низу живота и возникало ощущение слюны на лице – фантомное, но явственно ощутимое. Так запоминается жирный плевок на перилах, когда нечаянно проведешь по нему рукой: десять, двадцать раз вымоешь руки с мылом, а ощущение остается.
И еще с тех пор он старался не откликался ни на «Витю», ни на «Витька», ни даже на «Витечку», и большинству его знакомых пришлось перейти на простое русское имя «Виктор», которое в переводе с латыни, как известно, означает «Победитель».
По ночам же его иногда прихватывало. Ночью не было необходимости быть Виктором, и он становился обыкновенным мальчишкой, ничем не отличавшимся от сверстников, и жалел себя, несчастного, по-детски без оглядки, без опасения показаться слабым, потому что его жизнь катастрофически – то есть всего лишь по касательной – пресеклась с жизнью Гали Калининой.
Его чувство к ней было большим, чем юношеское томление, спровоцированное романтическими фантазиями и тем самым гормональным взрывом, о котором, отшучиваясь, он говорил накануне Светке Беловой. Оно было настолько сильным, настолько неземным, что не могло реализоваться в обыденной жизни, не разрушившись при этом. Но и признать свою любовь одной из тех, что описываются в романах, вроде «Тристана и Изольды», или трагедиях Шекспира, и которая как величайшее счастье дается избранным раз в сто лет, Виктору мешало не слишком высокое самомнение и достаточно развитое чувство юмора. Лишь в герое рассказа Александра Куприна «Гранатовый браслет» он видел подобного себе, поэтому рассказ перечитывал постоянно и помнил почти наизусть.
Сон перебило окончательно. Виктор ворочался, следил за бегущими по стенам и потолку перечерченными крестом квадратами, когда свет от фар проезжающих внизу машин ударял в окна, думал о пережитом накануне, мечтал, вспоминал о первой и очень странной встрече с Галей на торжественной первосентябрьской линейке…