И мы – аккредитованные в Эстонии российские журналисты – начали вытаскивать Шепелевича из тюрьмы, хотя это было и небезопасно: оказаться в лагере проигравших могло означать конец карьеры, профессиональной и человеческой, поскольку от защитников СССР тогда шарахались как от прокаженных. Пуб-ликации в «Комсомолке», чьим собственным корреспондентом я тогда была, шли под псевдонимом, посольства России в Эстонии еще не было, спешно назначенный временный поверенный был стопроцентным «демократом», поэтому на его помощь рассчитывать не приходилось. В местных газетах писали о том, что всех несогласных скоро из страны вышлют. Жанр доноса вернулся так быстро, будто никуда и не уходил. Соседи писали петиции, что московский корреспондент в эстонском доме им не нужен. В длинном коридоре, ведущем к двери таллинского кор-пункта, время от времени шуршали чьи-то шаги: ручка на входной двери шевелилась. После того что со мной было в следующие 20 лет – многократных публичных занесений в подготовленные органами безопасности всех трех балтийских стран списки «врагов народа», нескольких обысков на границе и одной официальной депортации, – мой страх перед дверной ручкой кажется смешным, но тогда было невесело, потому что вместе с другими русскими жителями Прибалтики я оказалась в лагере «проигравших». Полагаю, что «победители» оставят о тех днях совсем другие – воспоминания. Память вообще вещь избирательная: я, например, в дни августовского путча запомнила ошарашенных птенцов-танкистов на глохнущих бронемашинах, которых эстонские бабушки угощали пирожками и яблоками. А американское посольство в Таллине – «героическую оборону эстонских повстанцев», и даже нашло на стенах таллинской телебашни следы от несуществующих пуль…
К Новому году мы Шепелевича из тюрьмы все-таки вытащили. И в моем личном послужном списке именно эта история была первым плюсиком в череде всех прочих профессиональных побед – то, что на той маленькой войне мы Эстонию от соблазна скатиться в эпоху «охоты на ведьм» отстояли.
Тем удивительнее было узнать, что в Литве, которая все эти годы нежилась в романтическом ореоле собственного великодушия, машина политического неправосудия не останавливалась ни на день. Десятки осужденных по политическим статьям, сотни людей, навсегда потерявших родину, десятки тысяч покинувших ее в последние годы из-за липкой атмосферы, постепенно ставшей воздухом, – вот что открылось, когда 5 лет назад литовский политик Альгирдас Палецкис, вспоминая трагические события в Вильнюсе в январе 1991-го, сказал в радиоэфире фразу: «Как теперь выясняется, свои стреляли в своих». Она стоила ему нескольких лет судебных тяжб, лишения всех госнаград, настоящей травли в СМИ и солидного денежного штрафа. Литовской Фемиде этого было мало – свои приговоры получили даже свидетели, которые поддержали Палецкиса на суде и рассказали то, что видели своими глазами…