***
— Любимый… — Тихий хрип слышен из бокса, и рука
нащупывает тёплую руку, чтобы вцепиться и никогда не отпускать.
Он тут, он рядышком, уже проснулся после того ужаса, что был
ночью, и смотрит, смотрит, смотрит на неё, ещё слабый, едва
шевелящийся, но живой.
Пищит артефакт мониторинга, привлекая внимание целителей и
медиведьм. Ещё одна девочка очнулась. Девочкам досталось меньше,
потому что мальчики отдавали им свою душу, свою магию до последнего
в том прошедшем три дня назад ночном кошмаре. Девочки просыпаются
первыми… И первыми паникуют.
— Драко… нет… любимый… нет… — шепчет девочка в боксе,
не чувствуя руки возлюбленного, слёзы стекают по щекам и
надрывается, мигая багровым глазом артефакт.
Где же он? Где? Ведь не может быть, чтобы его не было! Такое
невозможно, нереально, такого просто не может быть никогда. Перед
глазами встают мёртвые, остановившиеся глаза, и надрывается криком
маленькая девочка, перегружая сердечко своим отчаянием.
— Тише, малышка, тише, моя хорошая, — гладит девочку
пожилая медиведьма, не замечая слёз, видевшая на своём веку очень
многое, но так и не привыкшая к этому. — Вот твой любимый, он
рядом, просто спит ещё, не проснулся он ещё, но он живой, малышка,
вот его рука, чувствуешь, какая тёплая?
— Драко… — шепчет успокаивающаяся девочка.
Теперь понятно, зачем многие боксы поставлены рядом. Тянутся
руки, шепчут губы, текут слёзы… А вот первым проснулся мальчик. Он
рвётся из овивающих его трубок и лент, рвётся и зовёт свою
девочку.
— Герми! Герми! Где ты, родная?
Бегут к нему целители, спешит пожилая медиведьма с огромным
сердцем, которого хватает на всех. Спешит, чтобы успокоить такого
маленького воина, думающего, что потерял самое важное, потерял
самого себя. Но первой, ещё до того, как добегают целители,
открывает глаза его девочка, и рука нащупывает руку.
— Я здесь, любимый, свет мой. Я рядышком, родной, —
шепчут непослушные губы, успокаивая мальчика.
Расслабляются мальчики, закрывают глаза девочки. Они рядом,
вместе, навсегда. И плачет пожилая медиведьма, видевшая войну,
полчища Гриндевальда, детей, выживших в концентрационных лагерях.
Она не смогла привыкнуть тогда и не сможет сейчас, потому что
нельзя привыкнуть к такому. Нельзя привыкнуть к страдающим детям, к
искренней любви, сметающей все преграды, побеждающей даже
смерть.