Гарри оглядел ребят, о чём-то молчаливо поговорил и так же молча
выдал второй значок девочке, которую прикрывал. Все собравшиеся
кивнули. Боевое братство. Грюм не понимал, как такое возможно:
дети, маленькие ещё дети и — ветераны. Не зря так назван
факультет, не зря.
«Ветераны» двинулись на завтрак. Старшие страхуют младших,
младшие следят за мёртвыми зонами старших. Боевая единица. Можно
весь аврорат разогнать и взять вот их. Поттер понял, о чём думал
Грюм, и сказал:
— После завтрака у нас в гостиной. Омут захватите. Но
только вы. Сами увидите, — рубленные фразы того, кто привык
отдавать приказы.
Аластор Грюм кивнул. Это подразделение, школьниками их назвать
не поворачивался язык, почти ни с кем не общалось, вело себя, как
самостоятельная боевая единица. Они постоянно были готовы, только
непонятно, к чему? И эта тайна будоражила старого параноика. Поттер
давно ушёл, а Аластор стоял и думал. Будь перед ним взрослые —
он бы понял, но ведь это дети…
Внезапно раздался шум из Большого зала, и старый аврор поспешил
оказаться в нём. Войдя, он сразу увидел эшелонированную оборону,
связанную младшую Уизли, левитируемую на некотором расстоянии
чёрную тетрадку, которая буквально фонила тьмой, и взгляд Гарри
Поттера на директора Дамблдора. В этом взгляде не было злости или
ненависти, хотя директор точно знал, что в школе есть тёмный
артефакт — все вещи досматривались, и Аластор это знал. Во
взгляде Гарри Поттера была только брезгливость.
Последовавший шум директор пытался остановить своим авторитетом,
которого явно недоставало. Для этих детей авторитетом был Поттер, а
не директор, как это ни странно, поэтому в школу прибыли авроры. А
у Аластора возникли вопросы к Альбусу, которые только
множились…
Чуть позже Поттер провёл Аластора в уютную гостиную. С тихим
лязгом двери закрылись, и в Омут памяти отправились воспоминания.
Много разных воспоминаний. Очень много… Предложив Грюму посмотреть,
Поттер пересел в кресло, в объятия девочки с каштановыми волосами.
И Грюм опустил лицо в Омут.
Аластор видел в своей жизни очень многое и ещё больше не хотел
бы видеть никогда. Глаза, полные боли, не отлипающие друг от друга
дети, пережившие смерть. Он это видел — они теряли друзей и
многое пережили сами. И в следующее мгновение слаженно действующие.
Не доверяющие никому вне их круга. Как их учить? Чему их учить?