Построенный, подобно многим другим новеллам Зингера, как «рассказ очевидца», «Фаталист» завораживает точностью своих деталей, естественностью диалогов, такой зримостью всего происходящего, что в результате и в самом деле возникает ощущение, что речь идет не о художественном вымысле, а о действительном происшествии, едва ли не о документальном очерке. Но вместе с тем в этой короткой, точно рассчитанной на одну газетную полосу, новелле Зингеру удалось и создать несколько необычайно ярких, запоминающихся образов, и запечатлеть сам мир еврейской молодежи эпохи Первой мировой войны; ее настроения, развлечения, волновавший ее круг проблем:
«У молодых людей был свой клуб, и приезд образованного человека был хорошим поводом собраться. В честь Биньямина устроили вечер вопросов и ответов. Бумажки с записанными на них вопросами положили в коробку, а он должен был их вынимать и отвечать. Одна девушка спросила, верит ли он в Провидение, и вместо того, чтобы сказать несколько слов, он рассуждал целый час. Оказалось, что в Бога он не верит, но зато верит в предопределение. Если кто-то на ужин съел лук, то произошло это потому, что он должен был съесть лук на ужин. Так было решено миллион лет назад…
…Он говорил слишком долго, но слушатели не потеряли интереса к теме, и последовала бурная дискуссия.
…Мы-то думали, что все эти разговоры о предопределении скоро утихнут, уступив место реальным проблемам. Тем более что и сам Биньямин сказал, что это явление невозможно постичь логически. В предопределение можно верить или не верить. Но почему-то наши молодые люди приняли этот вопрос близко к сердцу. Бывало, мы устраиваем собрание, посвященное правам на Палестину или образованию, а вместо этого все обсуждаем фатализм. А тут еще местная библиотека приобрела роман Лермонтова «Герой нашего времени» в переводе на идиш о фаталисте Печорине…»
* * *
Чувствуя равное притяжение к обоим мирам – светскому и религиозному, – юноша в равной степени чувствовал себя чужаком как в том, так и в другом, и трудно сказать, как бы он жил в Билгорае, если бы не местный часовщик Тодрус. Обладатель большой библиотеки, человек образованный, Тодрус пригласил внука покойного раввина давать уроки иврита своей 16-летней дочери. Разумеется, Иче-Герц втайне влюбился в свою ученицу, но так и не решился признаться ей в этом, опасаясь, что такое признание может закрыть перед ним двери единственного дома в Билгорае, в котором он себя чувствовал по-настоящему уютно.