Конечно, оценить этот ресторан-музей по достоинству мог, по словам самого Арчила, Арчильчика, как называли его завсегдатаи "Золотого Остапа", только ''понимающий человек", чтивший великих Ильфа и Петрова с тем же благоговением, что и он, и помнивший лучшие места их романов почти наизусть.
Алекса Лурье он числил именно таким "понимающим человеком", способным оценить не только развешанные по стенам фотографии с изображением Арчила в роли Бендера, но и зеленый костюм, шерстяной шарф, фуражку с кокардой и даже астролябию – словом, все те вещи, которые принадлежали или, по крайней мере, могли принадлежать незабвенному сыну турецкоподданного.
Во всяком случае, Алекс давно пользовался особым расположением Арчила, и потому любил время от времени бывать в этом ресторане, где можно было спокойно просидеть часа два за графинчиком водки, приходя в себя после тяжелого дня, а заодно перекинуться парой-тройкой фраз с его хозяином, не забыв при этом к месту вставить цитату из Ильфа и Петрова. И сейчас он с удовольствием посидел бы в "Золотом Остапе'' один, а не с Йоси и Патиашвили, который громко сопел, пока они спускались по лестнице, не обращая никакого внимания на экспонаты музея им. О.И. Бендера.
– Ну, как, узнаешь вон того дядю? – легко толкнул его в бок Йоси, указывая на огромную фотографию, на которой Арчил Гомиашвили был изображен в обнимку с каким-то лысеющим грузином в цветастом шейном платке. – Не узнаешь?! А говорил, что газеты читаешь, телевизор смотришь… Это же наш Арчильчик с самим Профессором обнимается! Таких людей надо знать в лицо, дорогой…
Они еще не успели переступить порог зала, а Арчил Гомпашвили уже спешил им навстречу, и сто с лишним килограммов его веса не мешали ему двигаться с почти юношеской грацией.
– Рад вас видеть в качестве своих гостей в ''Золотом Остапе", – это была дежурная фраза, которой Арчил встречал едва ли не каждого посетителя своего ресторана, но при этом он всегда произносил ее так, что не поверить в его искренность было просто невозможно. Тем более, что на этот раз все трое, похоже, действительно были ему знакомы.
– Где сядете – в зале или в отдельном кабинете?
– Пока посидим в зале, батоно Арчил, а потом… – тут Патиашвили перешел на грузинский, и Алекс еще раз почувствовал, насколько тот ему неприятен: никто другой из его знакомых-грузин не позволил бы себе подобного хамства…