Мисато со злостью
сорвала наушник гарнитуры.
Н-да… Дела…
- Проблемы? – поинтересовался я.
- Большие, - буркнула Кацураги.
- Насколько?
- Как Евангелион.
- Хреново…
- И не говори.
Мисато поёрзала на жёстком сиденье, устраиваясь поудобнее, и
поморщилась от боли. Вся левая рука у неё была облеплена
пластырями, а на коленях и правой ступне красовались повязки. Всему
виной было битое стекло на полу в гипермаркете, по которому Мисато
так резво рассекала. Ну, блин, чисто Джон Маклейн в юбке - японский
крепкий орешек…
Так что на ближайшее время Кацураги, к ее огромному
неудовольствию, не ходок, несмотря на все уверения делавшего
перевязку санитара, что она ещё легко отделалась. Порезов и ран у
неё было действительно много, но глубоких ни одного – везёт майору…
Вон, левая нога так вообще без повреждений - удивительно, но
факт.
А так фигня – до свадьбы заживёт, да и ходить, если осторожно,
то, в принципе, можно. У меня как-то обе ноги были в кровь стёрты,
кожа потом шмотьями слезала и ничего – ходил, и даже бегал… Потому
как есть такое слово как «надо». Вот и Кацураги во время боя на
такие мелочи внимания обращала мало, но зато потом, когда горячка
схлынула...
…От взгляда на командира (а точнее на ее раны), снова появилось
непреодолимое желание почесать заклеенную в трех местах спину -
осколками поцарапало. С левой рукой ничего опасного не было –
шальная пуля лишь чиркнула по плечу, сорвав кусок кожи и оставив
борозду в мясе, впрочем, без особых последствий. Про ободранные
колени и поцарапанную рожу даже и упоминать не стоит, наверное…
Но теперь всё это «счастье» невыносимо чесалось и слегка жгло. А
ещё сильно хотелось жрать. По ходу регенерация действует…
- Забавно выглядишь, - внезапно усмехнулась Мисато, глядя на
меня. – На мокрого воробья похож – такой же маленький, взъерошенный
и недовольный. Чего с автоматом-то до сих пор таскаешься? Всё равно
грозно ты с ним не смотришься.
- Ну и ладно, - флегматично пожал я плечами. – Зато меньше
опасаться будут. Ты, кстати, тоже не так уж и презентабельно
выглядишь
Кацураги взглянула на себя, и её лицо (местами поцарапанное) тут
же омрачилось печалью.
Сидеть ей приходилось на скамье, вытянув ноги вдоль борта; вся
поцарапанная и потрёпанная… Но как оказалось майора волновало вовсе
не это.