Мориньер не был ни в коей мере поклонником творчества молодого поэта-либертена. Но он был уверен: если с писаками-памфлетистами и надо бороться, то далеко не в первую очередь.
Начинать надо с тех, кто стоит за всеми этими клодами ле пти. Вероломные и бесчестные, пользующиеся горячностью молодых и пылких, эти невидимые вдохновители народных бунтов распространяют нелепые, опасные сплетни. Волнуют толпу.
Последним, к примеру, был слух о якобы готовящемся повышении налогов. «Десять ливров – за девицу, пять – за новую одежду…» – шептали они тем, кто желал слышать. Разумеется, это была неправда и глупость величайшая. Но глупость, могущая спровоцировать мятеж.
Мориньер был зол. Он устал от городского смрада и бесконечных разговоров. И мечтал провести вечер в одиночестве.
И вот тогда, когда он вернулся во дворец, когда подумал, что – черт побери! – он никого больше сегодня видеть не хочет, именно тогда в дверь его комнаты постучали. Постучали и сообщили, что его величество негодует и требует его к себе.
Причину безграничного недовольства Людовика Мориньер знал превосходно. Да и все знали. И это было нехорошо.
Проходя дурно освещёнными коридорами Лувра, Мориньер думал. Вспоминал.
Не прошло и полугода с тех пор, как умер кардинал Мазарини, и Людовик, наконец, получил возможность управлять государством по своему разумению.
Когда был жив кардинал, Людовику, номинально давно уже носившему корону одного из величайших в мире королевств, часто приходилось уступать. И мало кто знал, как сильно тяготился он этой унизительной ролью короля без власти.
Знал Мориньер. Догадывался Мазарини.
Нетерпеливое постукивание тонких пальцев по тёмному дереву бюро говорило Мазарини в своё время ничуть не меньше, чем яростный огонь несогласия, вспыхивающий то и дело в глазах юного монарха. Мазарини понимал, что вот-вот наступит момент, который положит конец его, кардинала, фактическому правлению государством. Не желая быть «свергнутым», он сам был готов изменить свою жизнь: собирался принять священнические обеты, чтобы впоследствии попытаться стать папой. Но не успел.
Никто, кроме кардинала и него, Мориньера, и не предполагал, какой мощи энергия таилась в возмужавшем короле, как велико было его желание действовать. Именно поэтому то, что произошло десятого марта – на следующий после кончины кардинала день – так удивило, даже шокировало королевское окружение.