– Из-за меня она?..
– Не, – отец отрицательно покачал головой. – Не. Мы же знали, что ты вернёшься. Ты же сам мне сказал тогда.
– Да… – кивнул Владимир. – Хорошо, что ты мне поверил и маму убедил. А среда?.. Это какой день был?
– Так… среда.
– Нет, я хотел сказать, – Владимир резко мотнул головой. – Число какое было?
– Семнадцатое.
– А сейчас сентябрь? – спросил Владимир, вспоминая сон в лесу.
– Сентябрь, – улыбнулся отец.
– А сегодня число, какое?
– Так… – Иван Степанович взглянул на часы у себя на руке, – …уже двадцатое.
– Двадцатое… – задумчиво повторил Владимир. «Значит, я не ошибся в подсчётах».
Владимир принял душ, оделся в лёгкий спортивный костюм, выстиранный мамиными руками, наверное, совсем недавно. Было понятно, что мать ждала его всё время. Ждала и продолжала следить за вещами, чтобы не слежались в шкафу. Продолжала покупать ему разные мелочи: белоснежные носовые платки и такие же носки. В шкафу оказалась и новая рубашка, как всегда белая. Выстиранная и отутюженная, она висела на плечиках, дожидаясь его. Мама, покупая что-то, всегда сразу перестирывала. Владимир помнил, что в детстве ему интересно было наблюдать, как она стирает на доске. Тогда он и себе бы не смог объяснить, почему это так удивляет и даже восхищает его. Ему нравилось смотреть на мамины руки все в пене, нравился запах мыла, каким она стирала. Только теперь, проведя несколько месяцев в другом мире, он понял, почему тогда это вызывало в нём столько удивления.
Он с нежностью провёл рукой по рукаву, помня, как мама делала так же. Она всегда, отутюжив его рубашки и вешая на плечики в шкаф, с улыбкой поправляла рукава и приглаживала так, будто были они не пустые, а одетые на сына. И сейчас, касаясь, белоснежного материала, словно всё ещё хранившего теплоту материнских рук, он ощутил, будто она погладила его по плечу. Завтра он наденет эту рубашку и пойдёт в больницу к маме.
Отец уже нажарил яиц на сале, нарезал хлеб, заварил чай и сел за стол в ожидании сына.
Владимир вошёл в кухню и, сев напротив отца, сказал:
– Ещё в ванной почувствовал, что на сале жаришь.
– Так ты ж такое любишь. Конечно, мамка бы вкуснее сделала…
– Люблю, пап, люблю. И ты тоже вкусно приготовил, – Владимир ел, поглядывая на отца. – А ты не хочешь?
– Не-а, – ответил тот. – Сытый я. Пельменей на ужин варил, тебе бы тоже сварил, да закончились. Так что лопай спокойно, это всё тебе, – по-доброму усмехнулся Иван Степанович. – Лопай, да рассказывай, чего там с тобой приключилось. А то мы тут уже всякие думки думали. Верили, что вернёшься, да вот только понять никак не могли, что произошло-то? Маришка в розыск тебя подала, мы говорили, не спеши, да… – махнул он рукой. – Это она вот сильно переживала, а мы с мамкой… Я сразу ей сказал – вернётся, и не думай о плохом. А уж как машину нашли, ну ту, на какой ты уехал, то Маришка и слушать никого не стала. Это грибники её обнаружили. В августе. А там и телефон твой и куртка… – покачал головой отец. – Искали в лесу, думали, может, где… – он, крякнув в кулак, стараясь скрыть, каково им тогда было. – Ну, да ладно, дело прошлое. Ты вернулся, – протянув к сыну руку, похлопал по плечу. – Вон какой, вроде даже помолодел, как после курорта.