Сижу, жду, как умная Маша. Комната, блин, как камера – четыре на три, на потолке лампочка ватт двадцать пять, окон нет, железная дверь; из мебели два стула и стол, которому лет двести… да, а самое противное – тишина; вроде, ты где-то в другом измерении. Жуть, короче, полнейшая. Часы я надеть забыл – так спешил «помочь следствию»; мобил тогда у простого народа вообще не было, так что сколько времени прошло – без понятия; даже не знаю, день на дворе или ночь – окон-то нету. Прикинь, какой удар по неокрепшей юношеской психике?
Менты ж, сволочи, грамотные – обстановка эта так давит, что, если б я что-то реально видел, все б сходу рассказал, только б выпустили. Но ж мне вспоминать-то нечего!
Вот, сижу я – чернильное пятно на полу изучаю, и со скуки придумываю истории, откуда оно, да почему именно в этом месте. Вдруг дверь открывается; я обрадовался – думал за мной, но в комнату вталкивают девку и слышу: – Посиди здесь, пока я за тобой не приду! А мой угол из коридора не просматривается – небось, подумали, что комната пустая. Дверь закрылась. Девка спиной стояла и тоже меня не заметила, а я смотрю на нее – худенькая, маленькая, вся какая-то потерянная; реально, школьница на экзамене. Закрыла лицо ручками и зарыдала. Прикинь мое состояние? Вроде, в какую-то другую жизнь вкинули, а правил игры не объяснили. Ну, думаю, пора себя обозначить. Не плачьте, девушка, говорю; а она сквозь слезы мне про какого-то «любимого» Сашку, про маму, которая уже с ума сходит, потом поворачивается… лицо у нее, блин, интересное было – какое-то заостренное, будто Автор… – Максим ткнул пальцем в потолок, – создавал его мелкими прямыми мазками, без закруглений, без плавных переходов; глаза глубоко посаженные… интересное, короче.
Тут до нее доходит, что я не мент, и все ее жалостные апелляции мимо кассы. Вытерла она слезы, шмыгнула носом и спрашивает: – Ты кто? А я молчу, потому что сам не знаю, кто я – свидетелей, как я думал, не держат столько времени взаперти. Ты вор? – спрашивает. О, думаю, да ты, подруга, ориентируещься, кто тут может сидеть. Нет, говорю, не вор, но они считают, что я видел, как другие крали. Смотрю – у нее усмешечка такая; закладывать, говорит, будешь? И так искренне все получалось, что я решил – не иначе, сама воровка. Представил, как она залезает в мой карман… знаешь, странное чувство – одно дело, когда просто произносишь «вор» или, там, «убийца» – тут ведь представляешь, типа, сам «состав преступления»; другое дело, если смотришь в глаза конкретному человеку – как правило, не вяжутся поступки с внешностью… ну, если, конечно, она не соответствует таблицам Ламброзо… Что, не знаешь, кто это? Ладно, потом как-нибудь расскажу…