(Кн. Е. И. Голицына. – Г. К.), впрочем весьма почтенная (ставшая затем одним из прообразов «Пиковой дамы». – Г. К.), при мне открыв вторую часть, прочла вслух: «Владимир усыновил Святополка, однако не любил его…» Однако!.. Зачем не но? Однако! Как это глупо! Чувствуете ли всю ничтожность вашего Карамзина? Однако!..
Зато никто не сказал спасибо человеку, уединившемуся в ученый кабинет во время самых лестных успехов и посвятившему целых 12 лет жизни безмолвным и неутомимым трудам…
И теперь, став более зрелым, наработав опыт и обретя славу первого поэта России, Пушкин ехал в Царское Село, намереваясь на будущих исторических работах построить «не только свое материальное благополучие, но все отношения с царем и «высшим светом»». Он понимал: ни «Евгений Онегин», ни «Полтава», ни «Борис Годунов» не дадут ему общественного признания… Мысленно он уже давно составил письмо на имя Бенкендорфа:
Не смею и не желаю взять на себя звание Историографа после незабвенного Карамзина; но могу со временем исполнить давнишнее мое желание написать Историю Петра Великого и его наследников до государя Петра III.
(«И смел, и желал», – решительно замечает Анна Ахматова.)
«А вот с Василием Андреевичем вовсе не расстанемся, все лето будем вместе, – ликовал про себя Александр, – что за радость!»
Не позднее 14 апреля Пушкин снова пишет П. А. Плетневу (из Москвы в Петербург):
Ради бога, найми мне фатерку – нас будет: мы двое, 3 или 4 человека да 3 бабы. Фатерка чем дешевле, тем, разумеется, лучше, но ведь 200 рублей лишних нас не разорят. Садика нам не будет нужно, ибо под боком будет у нас садище. А нужна кухня да сарай, вот и все. Ради Бога, скорее же! и тотчас давай нам и знать, что все-де готово и милости просим приезжать. А мы тебе как снег на голову (…).
Вообще-то Александр Сергеевич прижимистым мужиком не слыл, однако… Да и то сказать. Попробуй, покрутись в свете с молодой женой на скромные доходы поэта! Истинно вам говорю. Впрочем, когда у поэтов доходы были высокие?
Все, решительно все соответствовало празднику души. И майские солнечные деньки, безмятежно сопровождавшие их на всем пути от Москвы до Петербурга. Веселый, оживленный Московский тракт. Молодая, сочная листва берез и тополей вдоль дороги… Словом, несясь по землям Подмосковья, Александр радовался несказанно. Хоть и писал его друг Петр Плетнев: «Странно, что приближение весны, сияние солнца всегда наводило на него тоску», как-то не верилось в это сейчас. Слишком уж хороша была Наташа рядом, улыбчивая и тихая, ей так шла эта веселая погода с ясным солнышком. И Александру оттого было так славно на душе. Нет, сгустил краски друг Горацио-Плетнев, явно сгустил.