«Не уступать никому! – ликующе
вызванивало в голове. – Не зависеть ни от кого! Не жить под
диктовку. Не юлить больше, не лавировать, стараясь всем угодить.
Хватит! Разогни спину! У тебя появился великолепный шанс –
используй его!»
Вдохновленный нутряными речами, я
ускорился – и почуял неприятный холодок. По ту сторону путей, от
разбросанного частного сектора, приближалась парочка щуплых
отроков. Они брели, засунув руки в карманы, вялые и скучные, но,
завидев меня, разом оживились – появилась цель. Я.
А мне вдруг стало смешно – и стыдно.
Подходили те самые гаврики, накостылявшие Дане Скопину в порядке
развлечения. Ну, или самоутверждения. А Даниил Кузьмич испытал
неловкость.
«И вот эти мелкие дрыщи изваляли
меня? Ой, позорище…»
Да, я смотрел на «сладкую парочку»
глазами пожилого мужчины. Спору нет, подростковая банда опасна, как
стая бродячих собак, но двое щенков?..
Мы сошлись. Сопляки смотрели на меня
снисходительно и с оттенком нетерпения, однако словесная прелюдия
строго обязательна. Тот из плохишей, что был постарше, чиркнул
носком ботинка по щебню, словно проводя границу, и выговорил с
ленцой:
- Чужие здесь не ходят, по эту
сторону – наша половина.
- Да неужто? – улыбнулся
я.
В старшем, чернявом и темноглазом,
чувствовалась южная кровь, да и звали его в масть – Вася Адамадзе.
Он перешел в тот самый восьмой «А», куда вскоре вольюсь и я,
новичок. А вот младший, рыжий и прилизанный…
Этот злой прищур, глумливый изгиб
бледных губ, щедрая порция веснушек… Если бы мне вздумалось
нарисовать портрет юного живодера, то натурщик – вот он. По кличке
"Малёк".
- Не боишься? – Адамадзе скривил
уголок рта в подобии улыбки.
- Не-а, - я безмятежно мотнул
головой.
Васька выбросил кулак, чувствительно
съездив мне в челюсть. Можно было уклониться или выставить блок, но
нет, пусть всё будет, как прежде! До определенного
момента…
- А теперь? – осведомился
чернявый.
В прошлый раз я отделался тем, что
потер скулу, роняя: «Ну, и скотина…» А нынче смолчал.
Ударил коротко, без замаха, метя в
подбородок. Адамадзе нелепо взмахнул рукой, будто прощаясь, и
свалился в траву, а я с разворота врезал "Мальку" – снизу вверх,
наискосок, обратной стороной кулака.
Поскуливавшая тушка выстелилась,
шурша щебенкой. Нижняя губа у рыжего набухала красной каплей. В
тон.