- Что ты натворила, Виорика? – стонала Луминица и билась над книгой, как птица над гнездом с задушенными птенцами.
Но Виорика и сама была в шоке от последствий своего поступка. В ее голове уже проносились мысли о том, чего ждать от родителей. Посекут розгами? Посадят в чулан? Лишат обеда на месяц? Нет, тут и этим не обойдется. Неизвестность наказания и его неотвратимость навалились на девочку каменной тяжестью саркофага, хороня под его крышкой последние жалкие крохи сообразительности.
И, как назло, в этот момент в зал вошел отец. Внимательный взгляд тут же упал на поруганную книгу, и брови отца помимо воли сошлись на переносице, а глаза начали наливаться яростью.
- Чья это проделка? – отец обвел суровым взглядом потупленные головы детей. Он еще сдерживался, но все понимали, что лавина гнева вот-вот должна была сорваться и накрыть виновника происшествия.
Плачущая Луминица глядела на превратившуюся в соляной столп Виорику. Губы сестры побелели и дрожали.
- Отец, это я! – ответ сам собой вырвался из уст Луминицы. - Я была небрежной, я чуть не погубила драгоценную книгу. Накажите меня.
Последняя слеза сорвалась с ее подбородка и упала на любимую книгу. Луминица оторвала от груди поруганное сокровище и положила на стол. Марку и Йонуц переглянулись, но промолчали: если Луминица хочет взять на себя вину, то это ее дело. Виорика тоже молчала, еще не веря в свое спасение.
Отец был очень сердит. И хоть Луминица и была его любимицей, наказание пало на ее преступную голову с неотвратимостью топора, который бесчувственно перерубает на тонкой шее жертвы нить пульсирующей жизни. После розог девочка просидела до ночи в чулане без еды. А потом на целый год Луминицу лишили подарков. Мать, злость которой не проходила еще очень долго, при каждом удобном случае припоминала Луминице ее грех и читала нотации о дочерней неблагодарности.
Ночь. Луминица лежит, закутавшись в шерстяное одеяло, и не может заснуть. Руки болят после материнских розог и от ожогов, смазанных доброй нянюшкой. Живот урчит от голода. Но душевная боль терзает ее сильнее физической. Боль разливается подобно ночному морю, боль бесконечна и глубока, она хранит в себе сонм чудовищ, которые силятся всплыть на поверхность, но беспомощно барахтаются и обреченно оседают в гибельных глубинах, покрывая глубокое дно своими беззащитно обнаженными костями.