По дороге домой, Георгий Романович
метал громы и молнии, в уме лихорадочно просчитывая, кого
подключить и за какие нити потянуть, чтобы начатая бароном возня не
нанесла непоправимого ущерба. Всю дорогу граф представлял, как
«нежно» обнимает ректора за шею, а тот хрипит, задыхаясь и
судорожно дёргает всеми членами, тряся животом в попытке втянуть
воздух, но стоило Ермолову перешагнуть порог родного дома, как на
него снизошло ледяное спокойствие.
- Панкрат, Роман дома? – холодно
спросил граф у спустившегося со второго этажа управляющего.
- Дома, Ваше Сиятельство, -
многоопытный старик, прослуживший Ермоловым не одно десятилетие,
тонко чувствовал перепады настроения хозяев имения и всегда
обращался по старорежимному, когда над головами провинившихся
начинали собираться грозовые тучи. – Отсыпается, Ваше Сиятельство.
Роман Георгиевич вчера отмечал окончание сессии и начало
каникул.
- Разбуди и пригласи ко мне. Немедля!
– хлопнул дверью личного кабинета Ермолов.
- Приглашали, papa? – спешно
умывшись холодной водой и прополоскав рот, сын, ощутимо
попахивающий перегаром, через тридцать минут зайдя в кабинет отца,
аккуратно притворил за собой дверь.
- Подойди ко мне, - приказал
граф.
- Что-то случилось, papa? –
настороженно, даже заискивающе спросил Роман, делая несколько
робких шагов навстречу отцу. – ОЙ!
Звон мощной пощёчины, многократно
перекрыв крик, вознёсся к высоким сводам и заполнил эхом
немаленький объём кабинета.
Глава 3. По делам их…
- Ты, Агафья, не плюйся, - хихикнул
плюгавый старичок, тряся куцей бородкой, словно рубленый лес,
побитой частыми проплешинами, - не плюйся, ошпарь травки и в варе1
оставь настаиваться, могёшь прямо в печи час в чугунке подержать,
потом вымай. Как остынет, процеди через тряпицу в кувшин и ентим
взваром Никодима потчуй три дён2 по плошке на восходе и закате.
- Фу, отрава! – развязав тесёмки
рогожного мешочка и сунув в него нос, презрительно сморщилась
сбитая приземистая рыжеволосая баба, не замечая выбившихся из-под
платка прядей волос3 цвета тусклого осеннего кленового листа. –
Тьфу, прелым коровьим говном смердит! Этот мухотрав4 гроша5 не
стоит, а ты пятиалтынный6 требуешь. У-у, крохобор, ты, Прошка,
совесть бы поимел!
- Ни в разе не сумневаюсь, Агафья, шо
ты дока в коровьих лепёхах, хто, как не ты? Куды уж мне, пню
старому, я, ить, всё по травушкам-муравушкам. Дай сюды! – старик
резко выбросил руку, пытаясь забрать мешочек с травяным сбором, но
бабища ловко убрала его за спину.