Способности были под стать внешности.
Нина – так её звали – чувствовала смерть. Не угрозу, нет, а особую
«некротическую» ауру, сопутствующую переходу человека из состояния
жизни в состояние не-жизни. Слышали, наверное, о специфическом
поведении некоторых обречённых? Приговорённых к смерти в нескольких
шагах от эшафота, умирающих от неизлечимой болезни на пороге
наступления агонии – когда и внешность, и поведение человека
необъяснимо (а порой и неуловимо) меняется. Кто-то совершает
судорожные и внешне бессмысленные движения, кто-то принимается
стряхивать с себя видимых только ему то ли вшей, то ли жуков, или
же отмахивается от незримой паутины…
Так вот, Нина предчувствовала это
состояние – порой за несколько минут, а иногда даже за несколько
часов. Не ошибалась никогда, а когда приходила смерть, впадала в
своего рода транс, в котором могла оставаться по своему желанию до
момента, когда – по её собственному выражению – «рассеется смертная
аура». Это состояние доставляло ей некое необъяснимое, если не
сказать, извращённое удовольствие. Как-то она призналась, что в
такие моменты она подпитывается энергией, забирая её из
некротической ауры покойника. Признание это я услышал от неё во
время одного из занятий, ещё до нашей заграничной поездки, когда
Гоппиус «тестировал» меня в режиме поддержки со всеми
сколько-нибудь перспективными спецкурсантами. Тогда-то и
выяснилось, что Нине, единственной из всех я не могу помочь; мало
того, в моём присутствии её способности размываются, а порой и
вовсе угасают – к счастью, лишь на краткое время. Я же после такого
сеанса чувствовал себя не просто выжатым, как лимон, а чуть ли не
изнасилованным – в ментальном плане, разумеется.
Многозначительные штришки, верно?
Меня они наводили на вполне определённые мысли, делиться которыми я
ни с кем не спешил - но от Нины с тех пор старался держаться
подальше.
Прочие же коммунары – неважно,
спецкурсанты или нет - тоже чуяли в Нине что-то недоброе, а девушки
откровенно её не любили, называя "ведьмой", "кикиморой",
«упырицей». Знала ли об этом Нина? Разумеется, знала - и платила
однокашникам молчаливой неприязнью и старательно скрываемой
ненавистью.
Зачем Гоппиусу и Барченко
понадобилось развивать в девушке эту зловещую способность,
неизбежно делая её и без того непростой характер вовсе уж
невыносимым – оставалось только гадать. И только в замке доктора
Либенфельса, после столкновения с его жуткими «немёртвыми»
творениями забрезжило, пусть пока и невнятно, подобие разгадки.