В спорт я не очень, поэтому схватил следующую попавшуюся под
руки. "Пионерская правда" от 18 мая. Свежак! Сразу же мне сообщили,
что через три дня начнутся экзамены, и пожелали успехов.
Замечательно, но я свои экзамены уже сдал на «отлично». Пробежав
глазами по всяким пожеланиям, я вцепился в «клуб юных мастеров».
Вертолетик и торпеда, которую обозвали «плавающей моделью». Я
пролистал подшивку назад. Максимум, что требовалось из инструментов
для поделок – это нож. Плохо. Но внезапно следующий номер газеты
сообщил мне, что 7 мая – день радио. Попов, какой он хороший и
прочее. Ну, и рядом пара в меру пафосных заметок про то, как
школьники что-то там собрали в честь чего-то. Радио! Почему я его
не слышал? Ведь черные тарелки репродукторов висят по углам комнат
и палат. Решив выяснить этот вопрос у Михаила попозже, я продолжил
судорожное глотание газетчины.
«Радянський спорт». Великий Сталiн - перший кандидат народу.
Справа Ленiна – непереможна! Сморгнул, но украинская мова никуда не
исчезла. Откуда тут эта газета? Пожав плечами, я отнес подшивку на
ее изначально место.
Следующая стопка привлекла мое внимание заголовком «Закон о
Государственном бюджете Союза Советских Социалистических Республик
на 1951 год». Чуть ниже ярко-красная ручка с пером прикалывала
языки каких-то сизых личностей. Я потащил подшивку на себя.
Крокодил! Ух ты, мой любимый сатирический журнал до перестройки уже
существует. Изредка подхахатывая, я с большим интересом листал
подшивку. После первой дозы пафоса это реально было клево. Хоть
иногда обилие картинок и создавало впечатление, что кто-то наверху
просто чуть переиначил идею американских комиксов.
Вскоре я удовлетворенно откинулся на спинку стула и огляделся.
Первый голод я уже утолил, но даже за пределы первого стеллажа не
ушел. А их только в этом ряду штук двадцать! Я счастливо вздохнул и
улыбнулся.
– Вячеслав Владимирович, – услышал я голос библиотекарши, – я
вижу, вы прервались. Извините, что сообщаю пренеприятные известия,
но мне пора закрывать библиотеку.
Что? Как? Я же только начал...
– Видя ваше воодушевление, я не решилась вас прерывать, -
продолжила Любовь Борисовна, – но уже девять часов пополудни, и мне
пора.
Залившись краской стыда, я вскочил. Девять часов вечера, и она
ни словом! Начал было извиняться, но она прервала меня царственным
взмахом руки.