Находясь в недоумении от развернувшегося передо мной, я молча
кивнул. Тетка еще раз бахнула молотком по столу и, выбравшись из-за
судейского стола, пошла к прокурорскому.
– Нда-с, молодой человек, не могу не поздравить вас со столь
успешным завершением дела, – неслышно подошедший адвокат проговорил
с характерным еврейским акцентом. – На моей памяти это мое первое
дело, которое я выиграл, не произнеся ни слова.
– А может, поделитесь соображением, отчего так все получилось? –
я по-прежнему ничего не понимал.
-Видите ли, несмотря на успехи советской медицины в лице
многоуважаемого товарища Успенского, – он, немного поклонившись,
пожал руку подошедшему Василь Васильевичу, – еще никому не удалось
выглядеть так молодо.
Я молча смотрел на еврея, продолжая не понимать причину.
– Ну же... Согласно делу, вы родились в 1895м году. Сейчас
1951-й. Значит, вам сейчас 55 или 56 лет. Но я могу сказать
абсолютно точно, что вы гораздо моложе. Но ладно я, кто поверит
бедному еврею в наше время? В деле есть медицинское заключение
нашего уважаемого доктора, – он еще раз сделал кивок в сторону
слушающего нас главврача, - и там-таки указан ваш вероятный
возраст, и он совершенно категорически отличается от
названного.
– И более того, там есть и повторное мое заключение после нашей
первой беседы и аналогичное заключение еще и от моего коллеги, –
подтвердил Успенский. – Так что с этой стороны все железно.
– Ну и потом, ваш следователь – это Шушкевич, – адвокат
вздохнул. – А это такой человек, что последнее время он ведет дела
уж очень... неаккуратно. И все знают его репутацию.
– Понятно, – я кивнул. Мне и в самом деле было понятно. Этот
Шушкевич или имеет волосатую лапу, раз прикрывают такое, или
наоборот, был шишкой, где-то очень крупно налажавшей и теперь
катящейся вниз.
– Вячеслав, действительно, в деле множество нарушений, – нас
прервала подошедшая судья, – поэтому я проконтролирую, чтобы дело
вернулось к другому следователю. Я все понимаю, но чисто
по-человечески... Можно вас попросить обойтись без жалоб? Хотя бы
до окончания дела?
Я молча кивнул, соглашаясь. С одной стороны это неправильно,
нельзя оставлять такое безнаказанным. А с другой стороны, у меня
давно испарился юношеский максимализм, и я прекрасно понимал, что
от жалоб ничего мне не обломится.