В. Г. Белинский в мартовской книжке «Отечественных записок» за 1846 г. сдержанно хвалил Достоевского: «…“Двойник” носит на себе отпечаток таланта огромного и сильного, но еще молодого и неопытного: отсюда все его недостатки, но отсюда же и все его достоинства»>********.
Этот отзыв приводит Достоевского в состояние болезни. «Вот что гадко и мучительно, — писал он брату Михаилу 1 апреля 1846 г. из Петербурга, — свои, наши, Белинский и все мною недовольны за Голядкина. Первое впечатление было безотчетный восторг, говор, шум, толки. Второе — критика <…> Что же касается до меня, то я даже на некоторое мгновение впал в уныние. У меня есть ужасный порок — неограниченное самолюбие и честолюбие. Идея о том, что я обманул ожидания и испортил вещь, которая могла бы быть великим делом, убивала меня. Мне Голядкин опротивел. Многое в нем писано наскоро и в утомлении. Рядом с блистательными страницами есть скверность, дрянь, из души воротит, читать не хочется. Вот это-то и создало мне на время ад, и я заболел от горя» [28 (1), 119–120].
«… Я завел процесс со всею нашей литературою…»
«Мне все кажется, что я завел процесс со всею нашей литературою, журналами и критиками и тремя частями романа моего в “Отечеств<енных> записках” и устанавливаю и на этот год мое первенство назло недоброжелателям моим»
[письмо Ф. М. Достоевского к брату М. М. Достоевскому от 17 декабря 1846 г. из Петербурга (28 (1), 135)].
Историю разрыва Ф. М. Достоевского с кружком Белинского раскрывали в своих воспоминаниях А. Я. Панаева и Д. В. Григорович. Панаева вспоминала: «С появлением молодых литераторов в кружке беда была попасть им на зубок, а Достоевский, как нарочно, давал к этому повод своей раздражительностью и высокомерным тоном, что он несравненно выше их по своему таланту. И пошли перемывать ему косточки, раздражать его самолюбие уколами в разговорах; особенно на это был мастер Тургенев — он нарочно втягивал в спор Достоевского и доводил его до высшей степени раздражения. Тот лез на стену и защищал с азартом иногда нелепые взгляды на вещи, которые сболтнул в горячности, а Тургенев их подхватывал и потешался. <…>
Достоевский заподозрил всех в зависти к его таланту и почти в каждом слове, сказанном без всякого умысла, находил, что желают умалить его произведение, нанести ему обиду <…> Вместо того, чтобы снисходительно смотреть на больного, нервного человека, его еще сильнее раздражали насмешками»