И Никифор в конце концов смирился. Пускай заключительное слово каждый раз базлает Филолог, хрен с ним – и со словом, и с самим Филологом! Тем более – никакого особенного заключительного слова банде «Ночные вороны» никогда и не требовалось. Банда «Ночные вороны» и безо всяких заключительных слов прекрасно знала свое дело.
Так-то вот.
…– Ну, все, – совсем уже было вознамерился произнести Никифор, но Филолог его опередил.
– А хорошо все же, что мы решили не шерстить бедных артистов! – затараторил он. – Справедливое и гуманное решение, доложу я вам, братья вы мои по лихоимному делу! Потому что – представьте себе: вознамерились бы они, то есть артисты, дать, допустим, в нашем городе представление. Предположим, «Горе от ума», а! А реквизита-то у них и нет! Нету! Ибо – экспроприировали мы у них реквизит! Ну, то есть все экспроприировали, без остатка, в том числе, прошу отдельно заметить, и белые панталоны господина Чацкого. А представление-то, я вас спрашиваю, надобно давать или не надобно? Надобно, ибо артист не может жить без представления, в представлении – вся его суть и весь смысл его истрепанной в жизненных бурях жизни. Без представления артист – бессмысленное жизненное явление… И вот, други вы мои, вообразите себе нижеследующую картину: выходит на сцену господин Чацкий для произнесения своего бессмертного монолога… ну вы, друзья, этот монолог, без сомнения, все прекрасно знаете и помните: «Пойду искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок. Карету мне, карету!»… И так далее, согласно классическому тексту. И вот, значит, произносит господин Чацкий свой бессмертный монолог, а белых-то панталон на нем и нет! Нет белых панталон, и все тут! Да-с! Потому как, повторю, – мы намедни их экспроприировали! Ну, разве это не свинство и не преступление перед человечеством, когда Чацкий – без белых панталон? Скажи-ка мне, друг мой Абрикос: как ты относишься к господину Чацкому – без белых панталон? Не правда ли, такой печальный эксцесс есть покусительство на эстетические, а заодно и филологические устои? Ответь же мне, друг мой Абрикос!..
Из угла, где пребывал Абрикос, послышалось лишь затравленное рычание, и более никаких иных звуков.
Утомленный столь длительной речью Филолога и внемля рычанию Абрикоса, Никифор сделал лишь вялый жест рукой.