– Мешкову, Таню. – В голове мелькали мысли. – Да в городе живет триста человек, всех там не упомнишь.
– Да нет, Таньку все знают, а она живет на улице Ленина.
– Ленина, – я не понимал, потом, до меня не дошел этот вопрос, улица Ленина есть в каждом городе, что смеет себя называть городом, но я не мог припомнить у себя, где она. Нет, точно нет.
– Ну, рядом, вспомни, – он не отставал.
– Я не знаю, я живу на улице Энтузиастов, рядом вроде нет таких улиц.
– Энтузиастов, а, – он отклонился в сторону. – Леху, что живет в двадцать третьем доме, ты знаешь?
– Да не, – я возмущался.
– Да как нет, точно живет!
– Я в сорок восьмом живу и никаких Лех не знаю.
– Это то, что с красной крышей?
– Да, – я услышал что-то знакомое, – частный, с коваными воротами, трехэтажный.
– Все, я понял, проходил там, где твои папенька с маменькой.
– Да мама умерла!
– Точно, – он погрозил пальцем, – да кому теперь достанется такое богатство?
Он уже засобирался, встал, достал свой небольшой багаж, но его что-то притормозило.
– Папу твоего как кличут?
– Как-как, Альберт Олегович, – посмотрел я на него подозрительно: чего он все вынюхивает?
Я о чем-то хотел его расспросить, но он в ответ засобирался и прокричал мне, что ему пора, пока. И со всем своим багажом выскочил в тамбур. Я потом узнал у проводницы, что он высадился в глухой деревне, где у поездов перевалочный пункт, и растворился в надвигающей темноте.
Дальше история разворачивалась по интересному сценарию.
Если кто-то знал этого московского хулигана с Большой Каретной, его интеллигентские замашки и творческие способности, то у них всегда возникало всего два простых желания: перейти дорогу от него подальше или подойти и хорошенько его ударить, можно и с разворота. Да, он часто был обцелован дамами, оставшимися, правда, без украшений, но зато горестно страдавшими об утрате такого актера. Некоторые утверждали, что по нему плачет МХАТ. Некоторые дамы с пеной у рта доказывали, что он, весь обворожительный, знойный и всегда желанный, – нереализовавшаяся звезда московского театра, несостоявшийся кумир миллионов. Женщины защищали, приукрашивая своими накрашенными губами его биографию, – называли сыном какого-то олигарха или великого актера из Италии. Некоторые поговаривали, что его вырастил монах. Никто не мог сказать точно, кто он и откуда. Никто даже не помнил его фамилии. Но если немного погулять по Москве, а лучше добраться на транспорте в район Гольяново, то между жилых домов на Камчатской улице вы встретили бы всегда пьяного дворника. Его зовут дядя Ваня, он бы много рассказал вам историй про Лешку.