Моя боль, чужая Колымская память
Во мне живёт чья-то память той, прошлой, такой короткой и мучительной жизни. Я помню стылые лагерные бараки, лай исходящих злобой овчарок и такой же злобный мат конвоиров, гонящих нас в шахту. Они держат нас под прицелом, не сводя с нас взгляда, не снимая пальцев с курков автоматов. Они тепло одеты, у них сытые морды и жёсткий, наглый взгляд. Мы для них быдло, расходный материал, и стреляют они без колебаний, зная, что вместо «убывших» пригонят ещё и ещё, сколько надо. Прииск будет давать золото всегда, а конвейер смерти сможет остановить только сама смерть.
Мы добываем золото, его сотни, тысячи тонн, но и нас «тьма!» Нас сотни тысяч, миллионы, и нас ещё по-прежнему очень много, виноватых в чём-то и не в чём. Мы виноваты уже в том, что выжили и в огне фронтов, и в лагерной резне не на жизнь, а на смерть, и неизвестно, где было страшней, в лагерной войне, в этой смертельно-кровавой лагерной мясорубке или на фронте. Не зная об этом, мы были героями, а сейчас, хотя наша жизнь и гроша ломаного не стоит, хотя нас гнут, ломают, убивают, мы выживаем вопреки всему и за гранью человеческих возможностей. И как ни странно, но обретя в этом кошмаре себя и свое достоинство, мы по-прежнему оставались людьми. А кто про это не знал, учился становиться человеком. Нас не сломать даже Колыме, синониму ада.
Это – Колыма! Бежать здесь некуда, только в ад! И если он существует, то это здесь, и мы в нём уже находимся. Круг замкнулся! Кранты!
Нас гонят по этапу, не везут, а именно «гонят», как стадо, человеческое стадо холодных, голодных, больных и униженных людей. Бредём по пояс в снегу, рядом с трактом, по нему же идёт и охрана, держа нас под прицелом автоматов, а вокруг лишь тундра, белая мгла, вой пурги. Для многих из нас этот путь станет последним, станет дорогой в один конец.
Вот словно ветка надломилась – сухо треснул выстрел. Это был конец чьего-то пути, он не выдержал, оказался слаб, и оборвалась жизнь.
Сквозь завывания пурги слышен волчий вой, эти «санитары» идут за нашей колонной, они уже знают, что выстрел – это сигнал к пиршеству. А нас всё ещё много, и эта «похоронная команда» будет идти за нами до конца.
Жизнь – это какая-то страшная машина, мясорубка, не жалеющая ни идиота, ни гения, ни сильного, ни слабого. Слабые, аморфные выживают, приспосабливаясь, проскальзывая сквозь жизненное сито той машины. Сильные не могут проскользнуть, не хотят и потому выходят поломанные, но не сломленные, и только постоянная физическая и душевная боль станет их спутником по жизни.