Потом, с тем же взглядом – смесью насмешки над ничтожеством нищей «тетки» и снисходительной оценкой самца, он лениво порылся в ее багаже, отлично зная, что глупо искать контрабанду в ее тряпках. Но желание поиздеваться над красивой молодой женщиной, видимо, развлекало мордастого парня, поэтому он неторопливо перебирал детские вещички, книжки, статуэтки и фотокарточки, потом пошли Анины личные вещи. Тут он ухмыльнулся, глядя в глаза Анне; но, вдруг, боковым зрением заметил, что к нему уже выстроилась очередь других пассажиров, строго отпихнул Анины сумки и официальным строгим голосом «человека на страже закона» сказал: «Проходите».
Анна не ожидала, что им не дадут шанса попрощаться с провожающими, пришлось только помахать им рукой, те помахали в ответ, что-то крикнули, типа: «счастливого пути», и их не стало видно за все пребывающей толпой пассажиров.
Дальше, уже в отстойнике – в темной душной комнате, они с Соней долго сидели и ждали, когда все пассажиры пройдут таможню. Ожидание превратилось в бесконечность, казалось, что все уже зашли в комнату, но их все равно держали. Анна после унизительного осмотра не могла успокоиться, у нее опять пропала надежда, что они все-таки улетят. Казалось, что в любой момент зайдет кто-то из тех мордастых в форме и скажет, издевательски улыбаясь: «Ну, все поиграли, потешились, а теперь марш по домам и живите, как все нормальные российские граждане, нечего вам по Америкам разъезжать».
Скоро стало заметно, что не одна Анна нервничает: люди то и дело тревожно оглядывались назад, тихонечко взволнованно переговариваясь друг с другом. Минуты тянулись, в комнате было душно и тесно, большинство людей стояло, переминаясь с ноги на ногу, но их упорно держали, не обьясняя причин задержки. Скоро даже совсем безразличным к неудобствам и унижениям стало тревожно, но все безропотно ждали – в такой ситуации никто не осмеливался устроить скандал.
Как выяснилось вскоре: какая-то бабка решила вывезти щенка без необходимого пропуска. Ей не разрешали, но она, несмотря на преклонный возраст, оказалась несгибаемой, да вдобавок не лишенная актерских задатков. Она падала на колени (в ее то возрасте), рыдала в голос, воздевала руки к небесам – сначала умоляла сжалиться над ней бедной, потом, видя, что равнодушных чиновников сочувствием не пробить, попыталась угрожать позвонить и пожаловаться важному лицу, но, почувствовав, что угрозы только разозлили ее мучителей, опять залилась слезами.