Я в ужасе бегу в какую-то свободную комнату. Мама за мной, все пытается мне что-то объяснить по дороге…
В комнате на диване сидит девочка лет двенадцати-тринадцати… Тихая, скромная, белокурая… Глазенки горят каким-то добрым ласковым, доверчивым взглядом…
– Кто это?… – спрашиваю у мамы.
– Это Полина. Очень хорошая девочка.
(Единственное, что могу объяснить, откуда могло взяться имя Полина – вчера на концерте Бутусов пел «Утро Полины», а песня эта мне очень нравится и очень взяла за душу. Тут вот как раз подсознание могло вытолкнуть его наружу… Но все остальное?…)
Дальше – круче!… Смотрю, вдруг взгляд у Полины этой меняется, какая-то сумасшедшинка в глазах появляется, тревога внезапная… Чувствую – девочке плохо становится…
Подошел, сел рядом, обнял ее за плечики хрупкие… Она дрожит все сильнее…
– Привет, говорю, как тебя зовут?… Меня Илья. А тебя?…
– А меня Ваня зовут! – говорит она неожиданно грубым мальчишеским голосом. – Мне стыдно! Стыдно! Мне плохо! Я делаю очень плохие вещи!
– Ну что ты говоришь, Полиночка, какие плохие вещи ты можешь делать, – пытаюсь я успокоить ее, – ты же такая хорошая, красивая девочка!…
– А это не она! – говорит мама. – Это Ваня говорит, который внутри ее живет! Он и правда очень плохой мальчишка… Совершил что-то ужасное, страшное.. А что – ни Полина, ни сам Ваня не рассказывают… А Полинка очень переживает из-за этого, изводит себя!…
«Ну явная шизофрения, да еще и в очень запущенной форме!» – думаю я.
А девочке все хуже и хуже прямо на глазах становится. Я прижимаю ее к себе крепко… Вдруг вижу – в районе живота у нее тот самый сгусток голубого свечения этого, явно какой-то отрицательной энергии сгусток! Кладу руку ей на живот, начинаю медленно, успокаивающа гладить…
– Хорошо, хорошо… Погладьте мне вот так еще, – говорит вдруг Полина нормальным почти голосом, – мне мама всегда вот так в детстве животик гладила и мне легче становилось!…
– А где твоя мама?…
– Она умерла! – выкрикнул Ваня.
Я продолжаю успокаивающе гладить живот, чувствую рукой, как синий сгусток этот прицепляется к моим пальцам, как буд-то примагничивается и тянется за ними… Я поднимаю руку чуть выше – и сгусток поднимается выше вместе с рукой… И чем выше я веду – к грудной клетке, к шее – тем девочке становится хуже, ее начинает не просто трясти, ее начинает колтить, все тело охватывают судороги страшные!… Я каким-то образом понимаю, что останавливаться сейчас нельзя, что я обладаю такой силой, которая может, если я пойду до конца, вывести этот сгусток ужасный из ее организма окончательно!… И в то же время я понимаю, что все остальные «лекари», которые помогают этим людям, включая маму и Ольгу Алексеевну, не могут делать того, что могу я… Они в силах только временно заглушить эту боль, успокоить активность свечения. Я же вижу, как мама смотрит на меня во все глаза из-за того, что я просто совершаю Чудо! Кто-то подоспел и держит девочку за ноги, я свободной рукой с огромной силой фиксирую ее тело и руки, бьющиеся в конвульсиях. Огромным усилием воли поднимаю сгусток все выше и выше до тех пор, пока он не выходит наружу через рот и не оказывается у меня на руке! Я стряхиваю его в открытую форточку, подальше от себя и ото всех, кто находится рядом!