Он брал свою огромную чашку, закуривал очередную сигарету и шел на балкон, на котором на маленьком раскладном столике стояла его неизменная спутница – пишущая машинка. За ней дядя Даня проводил практически все свое время. Он отхлебывал громко кофе, затягивался сигаретой, щуря глаз от едкого дыма, стучал что-то свое по клавишам или просто молча сидел, глядя перед собой, и… был счастлив!…
С годами, как говорят – от такого образа жизни, у него развилась гангрена на ноге.. Он ходил уже с палочкой, тяжело передвигаясь с места на место, но до конца дней своих он так и не выпустил изо рта сигарету, так и не изменил своей любимой «Арабике», так и не перестал быть счастливым…
Мама говорила мне, когда заставала по молодости сопливых лет с сигаретой – «Вот, вот тебе живой пример, дядя Даня! Ты видишь, к чему приводит курение! Ты что – тоже хочешь так же кончить?!!»
А я… да, хоть я и не говорил этого вслух маме, я тоже всегда хотел так кончить… Вот честное слово – хотел умереть таким же счастливым!…
(Кстати, когда я выбирал имя своему сыну, честно скажу, я не долго колебался… Пусть будет счастлив и Даниил Ильич!…)
Все фортыли и тяготы писательской жизни (начиная от прокуренной квартиры и заканчивая постоянным безденежьем «от гонорара к гонорару») разделяла с дядей Даней настоящая писательская жена – тетя Катя. Это была просто добрейшей и светлейшей души, худенькая, скромная и по-еврейски мудрая женщина, для которой ее дом и ее семья – это было все!
Жили они (я, к сожалению, не знаю современных названий одесских улиц, т.к. много лет уже не бывал там, поэтому буду пользоваться теми, что помню) на Советской Армии угол Воровского. Именно так и говорят всегда в Одессе… И всегда очень легко находят друг друга по этому ориентиру… Я жутко удивлялся, потому что никогда не назывался номер дома, а на перекрестке улиц Советской Армии и Воровского, исходя из геометрии, должно быть как минимум 4 угла… Но, тем не менее… думаю, что одесситы и сейчас прекрасно поймут, где находился этот старинный огромный (этажа 4, наверное))) дом. Подниматься нужно было наверх по какой-то узенькой, почти винтовой к верхним этажам чугунной кованой лестнице. А забравшись, наконец, на нее, вы оказывались в большущей квартире, с потолками метра по четыре и просто здоровенными какими-то комнатами, соединенными между собой какими-то темными хольчиками, коридорчиками… Первый раз, по малолетству, я даже заблудился в этой квартире и сидел в какой-то комнате и плакал под звон трамвая под огромным окном, из которого на улицу рвалась белая тюлевая занавеска… Пока мама не пришла и не «нашла» меня…