- Как ты себя чувствуешь, София? - когда Альфия подходит к моему столу, я замечаю, что она и пахнет сегодня фиалками: этот аромат окутывает меня, как облако.
- Э-э-э… спасибо, з-замечательно, - я поднимаюсь со стула, потому как считаю, что общаться сидя не очень вежливо.
- Вот и отлично, - Альфия приветливо улыбается. - А у меня для тебя кое-что есть, - после этих слов она достает из сумки упаковку шоколадных батончиков и протягивает мне. - Вот, держи! Думаю, тебе надо побольше кушать, а то ты такая худышка! - Её взгляд скользит по моему лицу и замирает на губах.
Я чувствую ужасную неловкость. Никакие шоколадки мне не нужны, но отказываться тоже не очень красиво.
- Спасибо, - выдавливаю я, улыбаясь в ответ. Беру упаковку, но при этом желаю, чтоб меня поскорее оставили в покое.
Тем временем Уварова продолжает рассматривать мой рот, и уже в который раз за последние сутки мне хочется провалиться на месте.
- Ты знаешь, я всё никак не могла вспомнить, о чём мне напоминают твои губы, - наконец сообщает она. - А потом вспомнила: отрывок из «Картахены». «У нее были губы цвета киновари, а над ними розовая полоска, будто помада размазана».
Очень странный разговор. Кровь приливает к лицу, и я говорю первое, что приходит в голову:
- Киноварь токсична.
Альфия вдруг наклоняется ближе и шепчет мне на ухо, обжигая дыханием висок:
- Даже не сомневаюсь, что кто-то отравится.
Я непроизвольно отступаю назад, прикусываю губу и замечаю во взгляде Уваровой промельк усмешки.
- Не будь такой пугливой, София. Я тебе не враг.
Конечно, после этих слов я пугаюсь еще сильнее, и опять отвечаю невпопад:
- Спасибо за шоколад.
- Хорошего дня, София.
- И вам того же.
Когда она уходит, я с облегчением выдыхаю. Однако волнение стихает только к концу рабочего дня, хотя больше меня никто не беспокоит. Даже Майера почти не видно: он приехал в обед и засел в кабинете - это ли не счастье?
Я с нетерпением жду возвращения домой - представляю, как приготовлю яблочный пирог и безалкогольный глинтвейн. Сделаю жемчужную ванну с лавандовой пеной. Буду пить глинтвейн маленькими глоточками, перекатывать на языке апельсиновые корочки, вдыхать аромат корицы и смотреть «Амели», завернувшись в мягкий плед. Я это заслужила.
Ровно в шесть я встаю из-за стола, беру сумку, и вдруг дверь кабинета Майера распахивается. Марк выходит на площадку - без пиджака, рукава белой рубашки закатаны до локтя, - и смотрит на меня.