Передо мной стала задача в свете факта передачи оружия Розалией Перецу: вывести врагов на чистую воду не только с их сюсями-пусями, но и с кое-чем серьезней. Что серьезное – есть, я не сомневался. Даром револьверы с наганами один другому не таскают.
Перец спал.
И я заснул.
Назавтра ответственно подал заявление в комсомольскую ячейку.
Перец со мной перестал разговаривать даже по мелкому поводу. Я с ним – тоже.
Так прошла целая неделя.
Только раз я в лицо спросил:
– Где машинное масло? Мне кое-что смазать надо.
Перец зыркнул сначала в пол, потом на меня:
– В сарае бутылка.
Догадался про мой решительный намек. Но выдержка его не подвела. Так и меня ж не подвела.
Я часто наведывался к своей заветной вербе, просиживал подолгу, смотрел на деснянский ледоход, целился в тусклые глыбы, которые незаслуженно отдавали серебром на солнце. Целил твердо, но выстрела не производил – из соображений конспирации.
Кое-как обращаться с оружием меня научил Рувим во время нашего несчастного путешествия из Остра в Чернигов. На месте горячих боев он нашел маузер и таскал его с собой в целях защиты. На мои просьбы стрельнуть Рувим постоянно отвечал отрицательно – жалел патроны. Было их там всего три.
Рувим удостоверил меня сразу:
– Для тебя, для меня и третий для нас обоих на добавку.
Я поправил, что сначала можно троих беляков или струковцев положить, а потом убежать. И к тому же – почему он начал считать с меня, а не с себя?
Рувим махнул рукой:
– Считать надо всегда с малого, с того, кто сам себя убить не способен. Я за тебя отвечаю, я тебя и убью в случае чего.
Я тогда хотел убежать от его кровавой и лютой несправедливости, но сил не оказалось. Потом как-то выветрилось.
Маузер некоторое время хранился под подушкой на топчане Рувима в больнице, дальнейшую судьбу его я не знал. Во всяком случае, мне не попадался, как я ни шуровал по разнообразным местечкам в больнице, где могли бы быть Рувимовы вещи любого медицинского назначения.
Тут, на вербе, много жалел, когда перебирал в памяти тот маузер. Было б теперь у меня два оружия.
И если б тогда с-под Волчьей горы выходил такой мостище, а не хлипкие доски над речкой Остёркой, моя судьба разложилась бы передо мной по-другому. А прямо говоря – иначе.
Первым все ж таки не выдержал Перец.
У меня на душе светился праздник – меня приняли в комсомол.