Мусий засмеялся.
– Всэ! Здоровый… Здоровый, гад! Учора вмырав, а сьогодни здоровый. Вставай, Лазар!
Я попытался скинуть ногу с сундука.
Рувим бросился ко мне, удержал всем своим телом.
Я махал руками, крутил шеей. Мусий добавился к Рувиму и вместе они меня утихомирили.
Мусий дал мне маленький глечик:
– Пый! Цэ вода.
Я сделал глоток, почувствовал – не вода, а самогонка. Причем, конечно, почувствовал запах еще до того, как глотнул, но каким-то чудом не закашлялся, а из принципа выцедил еще чуть-чуть.
Мусий допил оставшееся и радостно сказал:
– Оцэ так! З жидом побратався. З малым, а з жидом. Отак…
Самогон подействовал на меня в роли снотворного. За глазами, изнутри закрутилось, заметушилось, летали бабочки, гудели пчелы, но где-то далеко и глубоко – не в голове, а в самом сердце – зудела черная муха. И зудела она про Остёр. Про деда, маму… Они ж зарабатывали гро́ши на меня… А я тут лежу и никто не знает… Никто не знает… Никто не знает… А Рувим знает, но ему себя жальче, чем всех моих родичей, вместе взятых, по одному. Потому что он гад! И надо от него убежать. И бежать, бежать, бежать… Аж до Волчьей горы бежать… По мосточку, по мосточку, по мосто…
И тут я опять провалился в сон.
Надо отметить, что через Марика до меня доходили проверенные события революции. Мой друг увлеченно передавал рассказы своего отца про обстановку в Киеве. И Директория, и Самостийная-первая, и Самостийная-вторая. Мнение Марика было такое: всюду бурлит. И всем, без выключения из правил, настанет крышка, если пар не выпустить. А пар в такое время выпускается только с помощью революционных кишок. То есть выпустят кому надо кишки, и настанет хорошо, причем всем.
Я как-то поделился с дедом соображениями Марика, причем выдал их за свои.
Дед похвалил меня за ум и спросил:
– Ты видел, как от кишок пар идет? Лично видел?
– Видел. Свинью закололи Власенки, так я видел. И воняло ж!.. Сильно воняло. Но то ж свинья…
– И человеческие кишки воняют. Ой как воняют!
– И кошерные? – Я честно поинтересовался, без задних мыслей.
Дед махнул рукой на мой живот и засмеялся. Долго смеялся, пока мама не дала ему воды, а меня не прогнала на двор.
Вслед мне дед прокричал:
– И начинят кишки твои горем твоим и смородом твоим, и будешь ты их тянуть за собой всю свою жизнь в себе, идиёт несчастный, голова твоя пустая свинячая!