Теперь Перепетуя сидит на своем стульчике в уголке за роялем. Мольберт я пододвинула к самому окну – полукруглое, от пола до потолка, оно рождает ощущение полета, стоит в него посмотреть. А я смотрю в окно уже, наверное, битый час, пытаясь отделаться от противного металлического привкуса, будто у меня за щекой медная монета. Именно так напоминает о себе моя интуиция – или предчувствие, это кому как нравится.
Но у меня-то все хорошо! Гр-р со мной, и его отношение ко мне не изменилось с тех пор, как мы стали мужем и женой. С того знаменательного события и прошло-то всего два месяца, но если бы что-то было не так, я бы почувствовала.
Сегодня Гр-р проснулся первым и разбудил меня поцелуем, а от его фирменных поцелуев я схожу с ума до сих пор, как и от самого Гр-р – чего уж тут скрывать…
– Тепленькая… Тут тебя возьму, не понесу на шкуру…
Громов обожает затащить меня на шкуру тигра, особенно если горит камин…
– Гринь, а потом еще в душ…
– Обещаю… Потом – в душ… с тобой…
Несмотря на то, что я была замужем и после развода встречалась с мужчинами, с Гр-р я открыла для себя много нового в гендерных отношениях. Секс под душем у меня был только с Гр-р. Хотя почему был? Есть и, надеюсь, будет…
Еще недели три назад, чтобы проводить Гр-р на работу, в его контору, нужно было дойти до входной двери на втором этаже и шлепать по подъезду. Теперь я провожаю Громова до «его» лестницы между спальней и гостиной, и Гришка спускается к себе на первый, на свою «половину», а оттуда – в «Гром». Эта лестница – решение нашей проблемы, вернее, проблемы Гр-р, которому не давала покоя мысль, что он нечто вроде альфонса, раз живет в моей квартире. Еще осенью, когда ремонт у меня только начинался, я попросила Громова найти чертежи старого губернаторского дома и выяснила, что, согласно первоначальному архитектурному замыслу, из моей гостиной в мансарду вела лестница. Ее восстановили. Но по этим же чертежам выходило, что существовала еще одна лестница – из квартиры Громова на второй этаж, и вовсе не там, где ее сделали после войны, при очередном делении старого губернаторского особняка на квартиры. Гр-р собрал со всей области светил-архитекторов и инженеров-строителей, и за две недели лестницу построили – в том виде, как было до революции. Теперь у нас с Громовым общий дом, и радости совместного проживания первой оценила Морковка – моя необыкновенно рыжая кошка. Влюбленная в Гр-р, она быстро разнюхала, куда ведут новые ступеньки, и коротала дни в непосредственной близости от объекта своей страсти. Тюня – так зовут моего домового – тоже освоилась на громовской половине, и частенько я застаю ее там наблюдающей цветение орхидей – Гр-р, по примеру знаменитого Ниро Вульфа, увлекается их разведением. Вообще-то наш домовой – девочка. Я познакомилась с ней, когда она была тенью той самой Луизы Ивановны Закревской – моей двоюродной бабки-колдуньи. Тенью – это и значит тенью, бестелесной субстанцией, проявившимся призраком, наведенной галлюцинацией – или как там колдуны это делают, не знаю, я маг начинающий. Тогда же Тень получила от Луизы свое имя – Тюня. Но сначала Тюня была человеком, Устиньей, Устей. В свое второе путешествие в 1909 год я видела ее, горничную моей прапрабабушки, юную особу с длинной светлой косой. Тюня, по-моему, вполне довольна своим нынешним существованием – выглядит уже не как серая мохнатая рукавица, какой явилась мне первый раз, а как нечто крошечное с ручками и ножками, с глазками-пуговками и длинным узким языком. Зачем ей язык, не знаю, Тюня не говорит и не ест, потому что, по сути, домовой – это сгусток энергии. Зато каждую неделю она меняет цвет. Сегодня Тюня ярко-зеленая – совсем как листва за окном.