– Смотри, этикетка какая! Вовка, эстет, наверняка на этикетку и клюнул, – сказал Громов, разливая вино.
На наклейке – одна из странных голов, изваянных Бенджамином Лирой. Мимо этого чилийского скульптора, специализирующегося на основательных, брутальных, грубых и жестких лицах, так просто не проскочишь. Видела я его головы в сети – для усиления впечатления ваятель то лишает их глаза или рта, то добавляет лишний нос, то раскрашивает в разные цвета. Лицо на нашей бутылке смахивало на арауканскую маску и не имело рта. Вот и думай, какое же это вино – с таким пугающим лицом на этикетке…
– За что пьем? – спросила я.
– Как за что? За нас. За тебя и за меня.
Я смотрела на вино в бокале – действительно, как Вовка и говорил, глубокий красный цвет, как рубин, – и думала, что теперь знаю, как измерить глубину любви. Глубина любви не познается раньше разлуки. Расстанься с мужчиной – и будешь знать, как глубока твоя любовь. В июне я поняла, что моя любовь не имеет дна…
Следовало отогнать от себя подобные мысли, потому что, признавшись самой себе в бесконечной любви к Гр-р, я немедленно начинала думать о том, как долго продлится моя жизнь с ним, – и думала почему-то вовсе не с уверенностью в счастливых перспективах.
Громов отобрал у меня пустой бокал.
– Э-э, что за задумчивость во взоре? Кто пьет без всякого удовольствия, тому вино – не в коня корм. Знаешь, кто сказал?
Я знала – Франсуа Рабле.
– Тебе не понравилось вино? – Правая бровь Громова поползла вверх, обозначая удивление.
– Понравилось. Действительно, классное вино.
– Давай еще налью…
Я смотрела, как льется в хрусталь багровая струйка – кровь винограда, так, кажется, называли вино в древности. Достаточно половины бокала. Почему? Потому что от красного вина меня тянет на подвиги и я могу наломать дров.
Громов смеется, разламывая пармезан на маленькие кусочки:
– Вот это сначала съешь, а потом запей вином. Меня Шпиндель научил – необыкновенно вкусно.
И правда, здорово…
Я уже не хотела есть и потихоньку тянула «Пеньялолен», глядя, как Гр-р с удовольствием наворачивает ягнятину, кабанятину и страусятину, сдабривая мясо каким-то экспериментальным Вовкиным соусом.
Поезд шел на запад, точно в закат. За окном плыли, кружась, золотые от закатного солнца березы и почти черные ели. Еще чуть-чуть, и будем лететь сквозь ночь…