– Архив в порядок приводишь? – спросила Оля, открыв дверь, ведущую из салона, и обнаружив меня на шкуре. – А я пришла рассказать, как Захаровна лихо в раздевалке командует.
– А Вера Захаровна везде лихо командует. Пойдем, что покажу! – обрадовалась я перерыву и повела Лельку вниз, в прихожую.
Мы немного потискали Дактиля, который, как мне показалось, старательно изображал радость при нашем появлении, но на самом деле был страшно недоволен тем, что его разбудили, хотя и позволил Лельке почесать ему пузо. Потом я позвонила Жайке.
– Плачем. Горюем, – всхлипнула Жанна.
Но было в ее голосе еще что-то, какая-то напряженность. Я передала трубку Ольге, и она сделала круглые глаза – заметила, что с Жанной что-то происходит. Лелька спросила:
– Жайка, а ты сама как? Что у тебя?
– Нет… Ни… ни… ничего… – пробормотала Жанна.
Короткие гудки…
– Вот странная! – Оля отдала мне телефон. – Сказала бы, все равно же узнаем. Ладно, пойду, отчет ждет. Да, Устюжанин звонил: из своего Закарска прямо сюда едет. Твой Громов где?
– Собирался в контору, а где сейчас, не знаю.
– Ну, это надолго! Как раз Серега вернется…
Мы снова поднялись в мансарду, посидели на шкуре у камина и всплакнули, вспомнив Катю.
– К нам иногда приходят ангелы, но мы узнаём об этом, когда они нас покидают… – опечаленно произнесла подруга и отправилась заканчивать отчет.
Я удивилась: так красиво формулировать – это не Лелькино. Вот Жайка – та могла бы… Я снова принялась перебирать старые бумаги. Для начала их пришлось рассортировать: письма – по адресатам, дневники – по авторам, фотографии – по лицам. Приличную кучу можно было не смотреть – не то время, не те люди. То, что оставалось, тоже было немаленьким и выглядело, как термитник – высоченное, несимметричное и неопрятное сооружение, к которому страшно подойти. Я вздохнула и запустила в термитник руку. Вынулся дневник моей прабабушки, тот самый, который я не дочитала. Открыла наугад:
…и взяли ее кормилицей маленькому Глебу. Я хотела найти другую женщину, но Иван настоял. Боится, что Е. устроит какую-нибудь каверзу? И правда, от этого негодяя всего можно ожидать! Давно его знаю, и какой он Е., тоже знаю… Я все время вспоминаю Полину, как нехорошо мы с ней жили, а теперь исправить ничего нельзя. Maman в страшном горе. Не выпускает Глеба из рук. Отдает только Нюре – кормить, Антона видеть не хочет, говорит, он виноват, что Полина умерла. А разве он виноват? Роды трудные были, вот и… Чувствую, и мой срок скоро, доктор сказал, конец июля, значит, недолго ждать. После Полины мне страшно…