Но мне хватило и выше пояса.
Как хорошо, что в эту минуту никого не было рядом. Они недолго меня били. И пошли в школу. Они знали, что с моей стороны апелляции не будет...
Я поднялся, отсморкался и, прикрывая лицо от встречных прохожих, пошел домой.
Я шел и ни о чем не думал. Ни о том, что я не пошел в школу. Ни о том, что я скажу матери. Я даже не чувствовал боли. Мне было так легко. Я был чист! Не столько перед собой, сколько перед ней! Меня даже не волновало, видела она это побоище или не видела. Мне важно было только одно: что теперь я могу смотреть на нее чистыми, зажившими от фингалов глазами. А это – грандиозное ощущение!..
Меня вызывают. Я должен прыгнуть в последний раз. Я трогаю свой фингал и разбегаюсь...
Грохаюсь в яму, стремительно выскакиваю из нее, смотрю на планку и понимаю, что взял...
– Не успел! Ах, черт, не успел! – кричит Нос, показывая на фотоаппарат.
– Первое место! Первое место! – подбегает ко мне физрук и, сграбастав, целует меня в лоб.
Судья топчется возле стойки, чего-то там вымеряет, проверяет...
А я вижу только одно: Сухарик поднимается со скамейки... Неужели она подойдет ко мне?..
Кстати, это уже не имеет значения, так как я сказал в самом начале, что наши отношения с Сухариком ни во что не превратились.
Просто в девятом классе нравилась мне одна девочка.