Вообще, лор игры этим объяснял, почему в деревнях и городах
продолжается мирная жизнь. С поправками на ивент, но тем не менее:
становилось меньше миссий по типу «замочить волков», ибо какие
волки в лесу, где идёт месилово двух армий? А вот задания вроде
вынести мародёров, бандитов или дезертиров — росли как на дрожжах.
Короче, «Боги хранили покой людей». Пока, мол воины сражаются с
воинами — это справедливо. Люди выбрали себе такую профессию, вот и
рубятся. Как и ополченцы — отдают долг сюзерену.
А вот если напасть на мирную деревню, то паладины и жрецы могут
и своим вломить. Причём все — и свои и чужие. Еще и «Справедляки»,
типа меня, набегут. В общем, мои действия, как ни посмотри,
абсолютно правильные. И с точки зрения «Длани Справедливости», и
относительно собственных взглядов. Воины, нападающие на мирных
жителей, на женщин и детей — не солдаты. Это мразь и грязь,
исполняющая преступные приказы гнусного бандита. От таких мир надо
чистить.
Не обязательно, конечно, всех резать — можно и страже сдать,
пусть отрабатывают в рудниках каких. Пленных я бы и крестьянам
отдал, ну нет к ним жалости, но опасаюсь, что местные набольшие не
оценят самоуправства деревенских… а оно будет: я видел какими
глазами на связанных мужиков в портках смотрел отец погибшего
ребёнка…
— Марк, вот ты мне скажи, — расслабленно сидел я на скамье под
деревом у дома старосты. — Лес Тоб у вас под боком — живность
всякая, граница, все дела. Где частокол?
— Дык… — сидящий рядом мужик помялся, потом вздохнул. — Спокойно
у нас, господин Максимилиан. Тихо. Из лесу, почитай, и не лезет
ничего. Охотники всякую живность в округе выбили, волки если и
шалят, то только по зиме, да и то… И не помню уже, когда кого даже
кусали, не то, что задрали. Разбойников отродясь не было — брать с
нас нечего, а в лес Тоб глубоко ходить нельзя — не вернёшься, так
что негде бандам прятаться. А нечисти всякой вообще не видели,
кроме пары гоблинов лет пять назад — их наши охотники пристрелили.
Авантюристы окрестности временами чистят, когда алхимики да
травники собирают всякое-разное. Вот мы и… ну… на потом, значит…
Людей-то мало у нас, двадцать пять семей, сто двадцать человек…
было.
Мужчина вздохнул, опустив глаза, а я, рефлекторно, положил
ладонь ему на плечо, стараясь как-то утешить. Дядька мне нравился:
простой, не особо раболепствовал, после моей просьбы говорить
прямо, не глупый, обстоятельный. Чуть полноватый, но явно не рохля,
а скорее просто мощный — к труду привычен, а что поесть любит, так
это его дело и мастерства жены в готовке.