Упразднено министерство словообразования
Думаю, читаю и не могу понять – как в той, постреволюционной России, России голодной, разрушенной и малообразованной, России нэпа, и сексуальной распущенности прорастали и проросли цветы поэзии, и еще, что более удивительно, массово находили они многих и многих ценителей своих ароматов? Это было, это ведь было! Цвели пересыщенные, но прекрасные подсолнухи строк Маяковского, гнулись долу строфы васильков и ромашек Есенина, тянулись ввысь рифмы гвоздичин Асеева и георгинов Сельвинского… Откуда пробивались и жили маки-образы поэзии Светлова?
И все это было, и всего этого было много, и это было и не пропало в полуголодной и в полуграмотной стране.
Думаю, читаю и не могу понять – как в этой, в моей, современной России, России вполне благополучной, вполне сытой и… вполне образованной, России теле и радиоштучек, России космических замашек не живут те самые цветы слова – цветы поэзии? Как могло случиться, что всё то высшее, что соделывает человека, что вытащило Адама из глины, избавив его от участи го́лемоподобных тварей, то, что, может быть, в конце концов и выдернуло революционную телегу из того самого кюветного времени и поставило её на рельсы к светлому будущему, то, что называется словом, сегодня скисло и увязло на газонах условного достатка послеперестроечной «Рашшии»?
Почему мой пытливый ум, мой голодный разум ныряет и ныряет в века и ищет Пастернака, Багрицкого, ищет таких запыленных ныне советских поэтов? Он не хочет этой заоконной новизны, ибо эта новизна для него безвкусна, она напичкана рифмическими эмульгаторами и усилителями сказуемых и подлежащих. Он хочет кошерной надежности сказанного.