Если беда случается, то не никого щадит: ни того, на кого обрушилась, ни того, кто ему помогает. Вначале, когда всё это произошло, Игорь Петрович взволновался, но не то чтобы очень: ну, заболела – перенервничал ребенок, а может, любовь у нее несчастная или еще какая девичья блажь… Кто знает? Отлежится – и пройдет. Устроил в больницу по блату, в хорошую ведомственную больницу на окраине города, в психиатрическое отделение. Обещали помочь, привести в порядок. Лечащий врач говорил, мол, она такая не одна, к нему в отделение регулярно попадают коммерсанты «новой волны», а у тех каждые полгода от их образа жизни крыша едет.
Вначале всё было нормально: к дочери вернулся сон, она перестала бояться темноты и одиночества, стала интересоваться, что новенького происходит… И вдруг вернулся кризис. Любаше снова стало плохо. Не помогали ни лекарства, ни беседы с лечащим врачом. Дочь таяла на глазах, превращаясь в эдакое бледнолицее привидение с горящими безумием глазами. От этого и самому впору было сойти с ума.
Варухов нервно передернул плечами и несколько раз подряд с силой хлопнул дверцей кухонного шкафа. Сегодня утром нервное напряжение стало таким сильным, что кончики пальцев рук нестерпимо болели, а вены на запястьях будто лопались.
Чтобы сбросить напряжение, нужна была разрядка. Немедленно. Какая угодно. Но у Варухова фантазии хватило только на то, чтобы хлопать дверцами шкафа и нервно вышагивать из угла в угол.
«Может, опять начать делать зарядку? – неожиданно подумалось Игорю Петровичу. – Нет, нет, что за бред». И мысль немедленно забылась.
– О времена, о нравы… Пожалуй, так и сам свихнешься. Если что-то не придумать, я долго так не протяну, – продолжал говорить Варухов, будто советуясь с собой.
Перспектива одиночества в мерцающем впереди коридоре лет, когда рядом не будет уже никого дорогого и обязанного ему, казалась чем-то кошмарным Варухову – стареющему бесперспективному мужчине, неприспособленному к реалиям сегодняшней жизни.
«Всё-таки век-волкодав догнал меня, сука. Вцепился намертво. Пока что в лацканы пиджака. Но уже чувствую его железные зубы. Скоро пережуют мою жизнь и выплюнут. И стану одним из многих. Пенсионер со сломанной судьбой. Никогда не гнался за карьерой, всегда было наплевать на нее. Думал, что хоть этим сумею себя обезопасить. Вот дурак… Сколько видел крепких людей, которых такие же крепкие люди – только поудачливей, поизворотливей – били на самом излете карьеры. Только тени оставались. А теперь и меня зацепили. Через самое дорогое, что у меня есть. Через дочь мою, Любашу, зацепили».