Нам предстояло быть счастливыми 12 дней. Хотя был ли он счастлив? Что он вообще думал тогда о наших отношениях. Перечитав станицы своего дневника, касающиеся декабря 90 года я не нашла ответа на эти вопросы. Я сама виновата, я вела себя как сумасшедшая, постоянно твердила Алешке, что у нас ничего не получиться, а он терпеливо и спокойно говорил: " Давай попробуем!» Я уже понимала, что безумно люблю его, и что теряю власть над ситуацией, теряю контроль над собой. Я всегда боялась потерять «власть», тем более, будучи не уверенной – любит он меня или нет. Я думаю, что я просто издергала его, измучила, а он еще даже не успел разобраться в своих чувствах – собственно, за что он мучается? Я не знала, что делать, от своего бессилия я, и сходила с ума: понимая, что влюбилась и, думая, что Алешка не любит меня, я боялась потерять другого человека, в чувствах которого была уверена. Я сама шла по линии наименьшего сопротивления и вместо того, чтобы просто любить и помочь Павлову полюбить меня, я делала все, чтобы этого не произошло. Я надеялась, потом обуздать и свои чувства – убить свою любовь, во имя спасения какой-то мифической стабильности в отношениях с Климовым. Я преступница, я убила, но только не то, что хотела. Оказалось, что самое сложное – бороться самой с собой. Моя любовь не умирала, она наоборот росла, чем больше я прикладывала усилий к ее уничтожению, тем сильнее она становилась. Моя любовь насмехалась надо мной. В этой борьбе погибло все – все сердца были разбиты, включая мое собственное. А Палыч, всегда убегая от меня – всегда возвращался ко мне, чтобы внести смятение в мою душу, чтобы убить мой покой. Зачем это ему было нужно? Это какая-то жестокая игра. А может это месть, он мстит мне за то, что я не дала ему возможность стать счастливым. Он говорит, что чувствует себя виноватым передо мной. А я думаю, что он хочет, чтобы я чувствовала то же самое, чтобы я осознала, что это я виновата во всем. Я никогда и не отрицала своей вины. Я была всегда преступно слабой. Я просто обычная, заурядная женщина, которая так и не поняла, чего же она хочет на самом деле. И мало того, не дает спокойно жить другим, втягивая в свою игру и, заставляя страдать.
Это какой-то замкнутый круг. Но тогда все было еще впереди и 12 дней счастья и много лет боли. Шел наш первый день – 10 декабря. Не даром говорят, понедельник – день тяжелый. Алешка проводил меня домой, мы еще долго стояли около лифта и целовались. Напряженно вслушиваясь, как работает лифтовой механизм и, молясь, чтобы лифт не остановился на нашем этаже. А когда лифт останавливался, и открывались двери, мы шарахались в разные стороны, будто боялись быть пойманными на месте преступления, как воры. Мне и казалось тогда, что мы воруем чье-то счастье, и я не как не могла избавиться от этой мысли. А в это время телефон в моей квартире надрывался, оглушая всех своим дребезжанием. Климов искал меня. Я знала это. И боялась того, что он может приехать. А конкурентная борьба за меня – это то, что мне было меньше всего нужно в данный момент. Я уже подсознательно ощущала, что Палыч не выносит конкуренции. Мы попрощались. Я вошла в квартиру и сняла телефонную трубку. Успокоив Серегу, что со мной ничего не случилось, я пошла спать. Все, что я помню, это – тревога, какое-то смутное, гибельное ощущение опасности. Я не обманулась – на другой день, в институте Палыч вел себя так, как будто между нами ничего не произошло. Это было настолько неожиданным для меня, что я даже растерялась. Парни, как обычно крутились вокруг, меня это нисколько не трогало; я пыталась скрыть обиду – меня волновал вопрос: что же случилось – почему он так холоден со мной? Именно тогда он так легко победил. Заставил меня злиться и недоумевать. А потом Алешка вместе с Юркой вышли на «Мужества», а я поехала на «Политехническую». Я была раздавлена и не понимала за что? А чего я собственно ожидала: резкой смены поведения, каких-нибудь знаков внимания или приветливых слов. Ничего не было, совсем ничего. Я уже начала сомневаться, а был ли вчерашний день или все, только игра моего воображения…