Только теперь, когда бой остался позади, почувствовал страшную усталость и боль, ныло все тело от побоев, но режущей, от ножа, нет, обошлось. Заправил выбившуюся рубашку, отряхнул одежду и отправился к Наташе. Когда она открыла мне дверь, ужас охватил девушку, она вся побледнела. Успокаиваю подругу:
– Наташа, со мной в порядке! Побил я шпану, убежали!
Девушка прижалась к моей груди, заплакала, причитая сквозь слезы:
– Изверги, они хотели убить тебя! Смотри, вся одежда изорванная, живого места на тебе нет!
Обнимаю, глажу ее плечи успокаивающе:
– Нормально, все заживет. Пойдем к тебе, надо умыться, да и одежду почистить.
Моя просьба привела Наташу в чувство, она за руку завела на кухню, сама раздела меня до трусов. Принесла тазик с водой и стала протирать все тело, жалостливо спрашивая, когда я невольно морщился при касании побитого места: Больно, Сережа?
Постирала мою одежду, потом покормила ужином, хотя я отказывался, не давно из-за стола. Но, странно, съел все приготовленное подругой, сказался перенесенный стресс, да и сил отдал немало. А потом лежали в постели, Наташа сама ласкала меня, целуя все мое тело. Довела меня до семяизвержения, водя губами по возбужденному органу, а потом оседлала его, воспрянувшего от новых ласк. Мы не спали почти всю ночь, неустанно услаждали друг друга, только перед рассветом прикорнули на пару часов. Утром Наташа погладила и заштопала мою одежду, накормила завтраком и проводила до ворот, мы условились о следующей свидании.
Дома меня ожидала «горячая» встреча, мама долго не могла отойти от того потрясения, что вызвал мой изрядно побитый вид. Хотя Наташа и обработала ссадины и царапины какой-то заживляющей мазью, а синяки сводила соляным компрессом, но все равно, мои боевые раны видны любому, а материнскому глазу и подавно. Она в первую минуту остолбенела, как увидела меня, заходящего на кухню. Не давая ей напугаться больше, сразу успокаиваю:
– Мама, со мной все в порядке, я жив и здоров.
После продолжил:
– У меня была разборка со шпаной, я их побил, больше не полезут!
Только теперь мама отошла от оцепенения, бросилась ко мне, стала вертеть кругом, всматриваясь в битые места, а после, едва не плача, заголосила:
– Господи, да что же это делается, на тебе живого места нет! Так ведь и убить могли! Звери, как же можно живого человека так бить!