даже при желании нельзя —
забодает острыми рогами,
залягает до смерти тебя.
Поезд переехал человека.
Взял под мышки ноги человек,
всем известный в городе калека,
и продолжил свой по жизни бег.
Невероятно сумерки глубоки.
В отличие от девушки с веслом
красавица уперла руки в боки
и завязала волосы узлом.
Ей простыню купальную полощет
внезапно налетевший ветерок
и на макушке волосы топорщит,
и гладит нежно икры крепких ног.
Чуть сладковатый запах загорелой
дубленой кожи мне щекочет нос,
как будто запах алой или белой,
иль чайной розы – лучшей между роз.
В траве – густом, высоком мятлике,
в дверях при входе в муравейник
стоят усатые привратники.
Шмель носом тычется в репейник.
Есть у изнанки и обочины
особое очарованье.
Как гусениц тела утончены,
нельзя не обратить вниманье.
И не заметить связь подспудную
их с бабочками, грациозно
танцующими польку чудную.
Тут невозможное возможно.
Детский праздник подходил к концу
и, когда вскочили разом с кресел,
отряхнувши с крылышек пыльцу,
дети,
зал мне показался тесен.
Может, он и вправду невелик
и не обустроен в должной мере,
просто я ходить в него привык,
в узкие протискиваться двери?
Нам нанесший немалый урон
относительно южных степей
небольшой скандинавский циклон —
ну совсем воробей-воробей!
Зря он клювом по древу стучит,
даром выпятил грудь колесом.
Потому как мы есть Русский щит,
то нельзя приходить к нам с мечом.
Петр уехал достраивать флот.
Карл к султану бежал под крыло.
Если метеосводка не врет,
ясно будет опять и тепло.
В щелку между стеной и подушкой
нос засунувши, молча лежу.
Я теперь на больную старушку
все разительнее похожу.
О, закрой свои бледные ноги! —
это не про тебя – про меня,
так как от разговора о Боге
уклоняюсь мучительно я.
Я все больше о речке, о поле,
о цветах на зеленом лугу,
относительно нашей юдоли,
проклиная печаль и тоску.
На глазах у нас замерзли ветки
небольшого кустика сирени,
а внутри ее —
в хрустальной клетке —
мечутся в потемках чьи-то тени.
Это души умерших
наверно,
говорит ребенок малолетний,
просмотревший много непомерно
фильмов, полных вымыслов и бредней.
Песня или же молитва
донеслась из радиоприемника,
когда в щеку врезалась мне бритва,
а потом сказали:
Экономика.
За спортивной передачей следом
что-то хрустнуло.
Умолкло радио.
Догорала тусклым синим светом
на плече моем большая ссадина.
В зеркале рассматривал я долго