– Почти закончил. Раньше я писал в пустоту. А сейчас впервые пишу для кого-то, – задумчиво ответил Воинов и, взяв со столика фотографию, показал ей.
На фотографии была бритая наголо девушка с грустным лицом. Рина почти уже открыла рот, чтобы сказать, что она похожа на Насту, но вовремя сообразила, что Наста бритая от своей дури, а девушка – от химиотерапии.
– Вы ее знаете? – спросила Рина.
– Немного… Так… Десяток сообщений в соцсети, – сказал Воинов. – Плюс я вижу картинки, которые она постит на стену, цитаты какие-то… В общем, настроение души можно уловить. А другого мне и не надо. Знай я ее ближе, не смог бы я для нее писать.
– А-а-а, – протянула Рина и зачем-то добавила, что она думала, что книги пишутся для самого себя.
– Нет, – оспорил Воинов. – Если бы читателей не было, мне кажется, писали бы намного меньше. Может, одну пятую от того, что появляется. И то в полудневниковой форме.
– А про «для себя»?
– Профессиональное кокетство. И еще добавляют про кровь души, которую они используют вместо чернил. На самом деле писатель похож на человека, глядящего в закопченное окошко, сквозь которое пробивается иногда неведомый ему самому снаружи существующий свет… Но бывает это не часто. Поэтому адресат все же нужен. Правда, не стоит знать его слишком близко: тогда, как ни странно, теряется фокус. Ближе знаешь – хуже знаешь. А так – словно стоишь на залитой светом сцене, прожектор бьет тебе в глаза, а ты выкрикиваешь что-то в зал, где сидит единственный зритель.
– Зачем так сложно? – удивилась Рина. – Зрителей ведь может быть и много!
Воинов тронул компьютерную мышь и, приподняв ее, поиграл красным огоньком светодиода.
– Это нужно мне самому, – сказал он. – Много лет я был преуспевающим писателем. Писал жэзээлки – Жизнь Замечательных Людей. Создавал хорошие, качественные тексты. Но всю жизнь чего-то боялся. Опасался, что книга не понравится и ее вежливо отклонят, вместе с ней выбросив и год моей жизни, или подвинут в издательском плане, или дадут неудачного художника, или что редактор выкинет хороший кусок, не разобравшись, что вся книга писалась только ради него. Даже когда книга выходила, я по инерции продолжал бояться. Например, что не поставят допечатку и хорошая книга постепенно превратится в выцветшую карточку в библиотечном каталоге. Кучи вещей опасался, и этот страх мне ужасно вредил. Я не халтурил, но порой делал не так, как хочу, а так, как будет гарантированно успешно, и презирал себя за это. Сколько ярких мыслей было погашено потому только, что они были несвоевременны или не вписывались в жанр! Но однажды мне это надоело! Я решил, что буду писать просто так, как пишется, а на публикацию вообще махну рукой! Напишу КНИГУ, одну-единственную, настоящую, и дам ее прочитать одному-единственному человеку, потому что читатель мне все же нужен. Пусть и всего один. И книга моя станет ласточкой, чистой светлой молнией, свободной от всего, даже от бумаги… И тут появилась эта девушка, которую я даже вживую никогда не видел, и все как-то состыковалось.