В этот момент Александр вдруг легонько подпрыгнул, и словно два
паруса, крылья понесли нас вверх. Я открыла рот, но от испуга даже
завизжать не смогла, лишь вцепилась мертвой хваткой в мужчину,
боясь соскользнуть с него вниз. Что за дичь он творит?! Куда мы
летим?! Я не согласная!
А внизу, тем временем, суетилась жизнь. Из подъезда входили и
выходили люди, дети бегали на детской площадке, кто-то тащил по
тротуару диван. Неужели нас никто не видит?
— Отпусти, — только и смогла что пискнуть я, но вместо этого он
лишь прислонился губами к моему уху.
— Я держу.
— Не надо меня держать, отпускай… — не успела договорить «на
землю», как он жарко выдохнул в ответ.
— Уверена? — он вдруг ослабил хватку, я почувствовала, как
начинаю соскальзывать, отчего еще крепче вцепилась в Александра и
зажмурилась.
Внутри все замирало, словно в предчувствии долгого падения, в
конце которого могла ждать только бесконечная боль. Что за шуточки
такие!
— С ума сошел?! Держи меня! Крепче держи! — завизжала я,
обхватывая его руками за шею.
— Тише, тише. Успокойся. Не кричи так сильно. Нас, может быть,
не видно в воздухе, но слышно-то отлично, — он осторожно погладил
меня по спине. — Ты вся дрожишь. Извини, я просто пошутил.
— Ты опять меня отпускаешь! — я буквально повисла у него на шее,
уткнувшись лицом в рубашку.
— Марина, мы уже давно приземлились. Открой глаза, — я
почувствовала, как его ледяные пальцы коснулись моего лица, убирая
выбившуюся прядь.
Я поверила ему не сразу. Сначала открыла один глаз, затем
второй. А потом, когда поняла, что крылатый стоит на крыше моего
дома, а я при этом просто вишу на нем, то отпрыгнула в сторону с
такой резвостью, какой у себя даже не подозревала.
— Что ты себе позволяешь?! — если бы взглядом можно было
поджечь, я уверена, крылатый бы уже горел.
На крыше мы находились одни. До этого я была здесь лишь раз,
когда с потолка капало и это никак не могли починить. Я поднималась
сюда, чтобы самой отыскать проблему.
В тот раз настроение было паршивое, и на красивый панорамный
обзор я особенно не любовалась. Сейчас ситуация тоже особенно не
располагала к созерцанию,
— Извини, — без капли раскаяния повторил он, — просто не хочу,
чтобы при нашем разговоре ребенок оказывал на тебя влияние. Он и
так уже «корни пустил».
— О чем ты? — напряглась я, не зная, что и думать. То он тварью
ребенка называет, то говорит о каких-то корнях. В это категорически
не верилось, но все равно нет-нет, да и проскальзывала мысль о том,
что ребенок может оказаться каким-нибудь демоненком.