Меня поставили прямо на ковёр ручной
работы, быстро и ловко вытряхнули из зимней мантии, шикнули на
попытку возразить. Свою мантию лорд ректор тоже снял, после обе, не
глядя, отшвырнул себе за спину. Те, подхваченные магией, сами до
стены долетели и аккуратно на крючках вешалки повисли.
За их перемещением я проследила в
оцепенении, понимая, что стоит мне только рот открыть – всё, не
замолчу точно.
А гад бесстыжий... в смысле, ректор
уважаемый, ещё и издеваться взялся:
– Достаточно интересная обстановка,
изменчивая моя? Или пойдём в спальню?
Искренне сомневаюсь, что там у него
мебели больше, чем здесь. Что мне, на кровать смотреть, да шкафом
любоваться?
Да и вообще:
– Я в сапогах, – проговорила сдержанно
и медленно.
Мужчина опустил голову, глянул на мою
обувь, виднеющуюся из-под подола платья, после на свои сапоги,
снегом облепленные. Потом на ковёр. Неприлично дорогой. Вручную
сотканный. Вздохнул показательно горестно, а затем демонстративно
раскрытую ладонь над полом расположил.
– Каме охэ-эйр!
И весь снег и грязь, успевшие
пропитать ручное изделие, заискрились и с неожиданно чавкающим
звуком исчезли без следа.
Без сомнений, это была очень
увлекательная магия. И тот факт, что ковёр остался цел и невредим,
меня тоже радовал бесконечно.
Но.
Я едва сдержала рвущиеся с губ
ругательства. Едва-едва. Стояла, вспоминала прошлое утро и то, как
мы с соседкой Каррин руками подметали и мыли пол. А Каррин, между
прочим, бытовой маг. Третьекурсница. Их элементарным бытовым
заклинаниям на первом курсе учат, чем мы радостно и пользовались
два с половиной года. Вот ровно до прихода этого... этого...
Армейда и его нового Устава. Да нам это несчастное ведро воды
пришлось через весь корпус волочь, а перед этим у вреднючего
завхоза гнома Ирхга выпрашивать. Пришлось пообещать ему яблочный
пирог, гном наш их очень уважал. И где, спрашивается, в начале
весны нам яблоки искать?
А тут этот... ректор взял и всю грязь
с ковра убрал. Одним заклинанием. Одним. Совершенно
бессовестным.
– Не знаю, распространено ли это среди
природников, но у тебя глаз дёргается, – не смотря на серьёзный
тон, у мужчины уголки губ подрагивали и в серо-зелёных глазах
сверкал смех. – Не сдерживайся, давай, греши на здоровье. Чего там
даже идиоты говорить бы не стали?
И вид такой
внимательно-заинтересованный, да только ржёт же, гад. Неявно,
незаметно, но ржёт!