- Помнишь мост?
Нахмурилась. Так,
мост…Железнодорожные пути, ступеньки и… Борька Фролов! Точно!
- Ах, гад он этакий! – взвизгнула я,
тут же подскакивая на месте и начав метаться по поляне. – Он же… я
же… Мне же… А он! Га-а-ад!
И вот чувствую, что сейчас разревусь.
Обидно!
- Ты, Настенька, когда сюда
перенеслась, то все, кто тебя когда-либо знал, забыли, словно тебя
и не было никогда, - печально выдохнул Ростислав, сочувственно
глядя на меня.
- А мама? А папа? Бабушка? – с
надеждой спросила у него и… Ответ поняла по его глазам, – они … Они
что, больше не будут обо мне помнить? Совсем-совсем?
- Прости, Настасья, но нет, никто и
никогда о тебе уже не вспомнит в том мире. Когда ты из-за опасности
погибнуть открыла портал, то сработало равновесие: попав в этот
мир, все моментально забыли о тебе в том мире! И теперь тебе
придется налаживать жизнь здесь. Других вариантов нет. – Пожав
плечиками, ответил Ростик.
- У-у-у, - вою я, дергая на себе
рыжие, точно огонь волосы. – Ма-а-а-ама-а-а!
- Настя, - попытался успокоить меня
кот, но у него ничего не вышло.
- Мамочка-а-а! У-у-у-у! – и слезы по
щекам ручьем. – Ну почему? Я ведь так молода! Я жить хочу-у-у!
Домой хочу-у-у! Папуличка! Бабулечка! А-а-а!
- Не плачь…
А я реву белугой, не имея ни желания,
ни сил остановиться – так жаль себя, что словами не передать.
- Настасья, - снова обратился ко мне
Ростик, недовольно дергая носом и усами, - прошу тебя,
успокойся.
- Да как же я могу успокоиться, меня
никто не помни-и-ит, никто не люби-и-ит! – вою, бегая по поляне, и
методично вырываю волосы с головы.
- Да прекрати ты уже! Зато у тебя
есть шанс, что в этом мире запомнят! – рявкнул кот. – Или что, ты
тут приведением бестелесным по поляне носишься и воешь, как
голодный расфуфырь с болота?
- Чего? – тут же остановилась, как
вкопанная. – А это еще кто?
- Так, - устало покачал головой
Ростик, - об этом завтра. И поверь, когда проснешься, то забудешь
абсолютно обо всем, чтобы было с тобой до того, как ты попала сюда.
А теперь, неугомонное ты создание, спи!
И он что-то тихо-тихо прошептал, от
чего я зевнула, потерла глазки, затем зевнула еще раз и, присев под
деревом, чья тень отлично скрывала от полуденной жары и палящего
солнца, тут же вырубилась.
- Ох, горе ты луковое, - снова
покачал головой хранитель, и устроил свою пухлую тушку возле моих
ног, положив тяжеленную голову мне на колени. – Чую, намаюсь я с
тобой еще. Ох, намаюсь.