Подколы — это у Кушины с Минато семейное развлечение. «А ты
знаешь, Какаши себе девочку нашел!», «Не может быть!». Я тут сам не
знаю, что с этой девочкой делать, а меня заочно на ней уже женили.
Я пока что даже не уверен в том, что она мне нравится. Но попробуй
это объяснить взрослым… Проще из швабры застрелиться!
Размышляя об Акеми, я глядел в потолок, пока не заметил на нем
полосу света. Это в комнату тихо приоткрылась дверь и так же тихо с
порога донеслось: — Кашкун?
Тишина.
— Ка-а-ш-кун?
— Тут я, тут, — пока белобрысь мелкая не начала скакать по мне,
чтобы разбудить. — Чего хотел?
— Игл-иглать!
— Поздно уже. Спать пора.
— Завтра иглать?
— Завтра — можно.
— Хо-ро-шо, Наруто это запомнил, — такой непрозрачный намек, что
отвертеться не получится.
Может же нормально говорить, но почему-то придуривается. Артист!
Весь в папку! Мама их наивнее будет.
Думаю Наруто впечатлил мой пример, так что показывая класс в
интуитивном владении фуиндзютсу, он намеренно каверкает речь. Чтоб
гением не называли и не спрашивали слишком много.
Подумав о Минато, вспомнил про АНБУ. Эх, как не хочу я в это
АНБУ! Глаза б мои разные его не видели! Даже согласен нянчить Саске
вместе с Наруто, без помощи Итачи!
Собственно, накаркал.
Пока Итачи грыз гранит науки, а Кушина с Микото пошли по
магазинам, на меня свалили этих двух маленьких монстров.
По отдельности — нормальные дети, но вместе — это тяжелое
испытание для моих нервов. Благо клонов я делать не разучился, но
они не выдерживают укусов, пинков и прочих «шалостей».
На площадке к ним, как из самосвала, вывалили еще троих
четырехлеток и попросили присмотреть.
Я проглотил слова «смерти моей хотите?» и просто кивнул.
Почему-то хотелось плакать.
Проще всего было следить за Шикамару: где бросил, там и найдешь.
А вот Ино и Чоджи вместе с Наруто и Саске разбегались в разные
стороны. Даже возникла мысль посадить эту свору на поводки, чтоб
удобнее было. Купил в квартале мастеровых, неподалёку, у кожевника
ремни и верёвки и за пояс всех на поводок пересажал.
Наконец мои мучения кончились, детей разобрали, над поводками
поржали, и я поплелся к беседке у ручья, и там уснул. Ручей был и
местом встреч, и своеобразной почтой. Тут даже лежала бумага и
разные принадлежности для письма. Покоцанные за столько лет, но
вполне себе рабочие.