Тем более что первый же человек, которого охотник встретил, разрушил его представления о людях. Из книг Рэн знал, насколько люди слабы духовно и подвержены страстям. Исторические трактаты, даже написанные самым нейтральным языком, выставляли человечество как непоследовательную, склонную к агрессии и самообману расу. Многие сородичи Рэна, как и он сам, дивились тому, как люди вообще могут существовать, при такой-то любви к войнам. Словом, всякое о людях говорили и писали. То они морально незрелые, то умственно закостеневшие, то жестокие, то наоборот, мягкотелые…
Энормис, на взгляд Рэна, всюду не вписывался. Больше всего охотника удивляло то, с какой непоколебимой уверенностью чародей двигался к своей цели, даже если цель эта была насквозь эфемерной. Этот человек готов был оставить позади всё, что прежде имел, и идти дальше, несмотря ни на что. Словно ему было совсем нечего терять. Но ведь на самом деле было!
Эта напористая безоглядность имела свой шарм. Чародей никому ничего не доказывал и тем самым заставлял себя слушать. У Энормиса была своя, особенная харизма, сквозящая наружу в каждом слове и движении. Странным образом он одновременно сбивал с толку и привлекал нарочитой прямолинейностью и кажущейся простотой.
Впрочем, Рэн не мог поручиться за объективность своих наблюдений. Ведь Эн был первым и пока что единственным человеком, которого пуэри встретил на своём веку.
Охотник переждал очередной порыв ветра и двинулся дальше.
Карта вела их маленький отряд не самыми простыми путями, но им ни разу не пришлось поворачивать назад. Они огибали выпуклые бока гор, поднимались на перевалы, спускались в логи, потом снова взбирались на серпантин – но всегда возвращались к основному направлению. Даже когда кончились деревья, потом кустарники, а потом и бледный мох исчез под снегом, разномастная троица находила ориентиры, обозначенные на карте. Кир часто посылал проклятия на голову того, кто догадался проложить тропу по таким труднопроходимым местам, но делал это скорее из вредности. Все понимали, что удобная тропа может запросто оказаться гибельной, а трудная – единственно возможной.
Снежинки, как туча острых метательных звёздочек, секли лицо. Ветер пронизывал даже тёплую одежду и силой отбирал тепло. Его свист среди каменных глыб иногда звучал совсем как звериный вой. Горы словно волчья стая предупреждали путников: не зевайте. Кто зазевается или отстанет – умрёт.