– Иди к князю! – сказал Антон Власу, когда тот подъехал.
Влас взглянул в сторону князя и обомлел, но все же сделал несколько шагов и, не доходя до князя, упал на колени и пополз к нему, воя и причитая:
– Будь милостив, князь – батюшка! Неповинен я, подлый смерд твой, в беде твоей. Послали меня, раба твоего недостойного, умишком скудного, до твоей милости, чтобы всю правду тебе сказать, как перед Богом!
Он медленно подползал, ежась от страха, и выл все жалобнее, надрывая душу. Князь остановился, взглянул на него, и у Власа на миг онемел язык – так грозен показался ему его владыка.
Высокий, широкий, с сухим, острым лицом, обрамленным черными, как смоль, волосами, с горящим взглядом, князь в своем золоченом шлеме со стрелкою, в сверкающих латах, с мечом у бока действительно олицетворял в эту минуту властную силу, не знающую преград в своем гневе.
– Говори, смерд, все, как было! Откуда скоморохи взялись?
– На Москву шли, царь – батюшка; по пути зашли, по пути!
– Кто позвал?
– Княгиня – матушка зазвала. Скуки ради, чтобы потешить ее, матушку, и князюшку.
– Днем?
– Днем, батюшка, сейчас, почитай, после обеда.
– А потом ушли и увели?
Антон осторожно подошел к князю и положил на землю высокое седло. Князь в изнеможении опустился на него.
Влас задрожал при его вопросе.
– Не так, батюшка! Они у нас заночевали, а в утро…
– Ночью бражничали?
– Не смею грех утаить! Было!
– Ну, ну!.. И как увели?
– Под утро. Ушли это они – и все. А потом князюшка с сенными девками в сад убег, в прятки, слышь, играли. Он и сгинул. Пошли искать, а из тына‑то целая тычина вынута, а подле той тычины княгинюшка опоясок нашла и обмерла.
Князь вскочил.
– И княгиня больна?
– Ой, больна, батюшка! Меня девка Наталья к тебе погнала, а Ерему – за бабкой повитухою, а Акима – в погоню. Может, и нагнал злодеев‑то!
Князь схватился руками за голову. И Анна больна, может – умирает: ведь она на сносях была. И, не будучи в силах сдержать нетерпение, он снова приказал седлать едва передохнувших коней.
Садясь на коня, он вдруг словно вспомнил.
– А ты бражничал тоже? – спросил он Власа.
Тот упал ему в ноги.
– Согрешил окаянный! Как и все!
– Двадцать батогов! – сказал князь Антону и вскочил в седло.
И снова началась бешеная скачка.
Мрачные мысли заполнили голову князя. Скрасть его наследника, его гордость! Не иначе тут, как чей‑то злой умысел. Слов нет, крадут детей скоморохи, но еще слышно не было, чтобы из княжьей усадьбы увести осмелились. Может, и дома где‑нибудь гнездится измена.