– Мы же не тырить лезем, а посмотреть! – возразил Славик, – Тем более, профессора уже несколько дней не видно, наверно в Москву уехал!
Друзья подошли к забору и присмотрелись. Затем перемахнули через забор, и прячась за кустами стали подкрадываться к даче.
Профессор Петр Иванович Никишин ни в какую Москву не уезжал, и уезжать даже не собирался. Он стоял посреди мансарды и увлеченно собирал прямо на полу сложное странного вида устройство, периодически сверяясь с растрепанной толстой тетрадью. Дымился паяльник, периодически близорукий профессор попадал им вместо канифоли в собственные пальцы и начинал произносить сквозь зубы непечатные выражения, неожиданные для советского интеллигента. Труд последних четырех дней и бессонных ночей должен был наконец завершиться грандиозным триумфом и последующим посрамлением его бездарных завистников-оппонентов.
– Вы еще узнаете профессора Никишина! – бубнил он, соединяя очередной участок электрической цепи, – Узнаете, кто тут шарлатан с алхимиком! Лженауку себе нашли, недоучки! Ретрограды академические!
Карьера Никишина, дотоле развивавшаяся на ниве отечественной физики прямо и беспечально, рухнула в одночасье, когда ему попались в руки разрозненные листы из рабочей тетради погибшего еще в тридцатых годах профессора Лаврентьева. Имя его современным ученым ни о чем не говорило, труды нигде оказались не опубликованы, и Петру Ивановичу стоило огромных трудов и долгих расспросов выяснить только, что Лаврентьев трудился над каким-то сильно засекреченным проектом, неизвестно где разрабатываемом и неизвестно чем закончившимся. Как уцелели эти листы, оставалось лишь гадать, но содержимое их было столь необычно, что профессор Никишин временами чувствовал себя глупым школьником, схватившим по ошибке чью-то докторскую диссертацию. Профессор долго продирался сквозь строй непонятных терминов, перерыл несколько библиотек и букинистических магазинов в поисках ответов, и наконец пришел к ошеломляющему выводу о том, что становится родоначальником ни много ни мало – нового раздела физики, включающего в себя разом электротехнику, алхимию и теорию многослойности миров. Окрыленный новым знанием, Никишин опубликовал первые статьи, и тут же столкнулся с жестким непониманием научного сообщества. Корректировать свои научные работы из-за какого-то выскочки не собирался никто, и вовремя не внявший намекам Петр Иванович в одночасье лишился лаборатории, вылетел из нескольких научных советов и комиссий и почти открытым текстом был отправлен подумать о своем недостойном советского ученого поступке. Но не тут-то было, отступать от задуманного упрямый профессор не собирался. Средства на жизнь у него еще были, времени стало неограниченно много, а благоустроенная дача легко превратилась в новую лабораторию.